Неразрезанные страницы
Шрифт:
…Не хочет она быть Софьей Андреевной, что за чепуха! Какая из нее Софья Андреевна, жена величайшего гения всех времен и народов Льва Николаевича Толстого, мастера изображать «картины народной жизни»?! И Алекс вовсе не Толстой, хотя, конечно, знаменитый писатель, и, по большому счету, его ничего не интересует, кроме работы, и Маня как-то незаметно для себя стала как будто частью его работы, «первым читателем», «восторженным почитателем», слава богу, переписчицей еще не стала – выходит, права Марина?! Да нет, этого быть не может! Алекс ни в чем не виноват. Она одна во всем виновата. Таланта у нее
…Или может?..
– Чего тебе хочется? – озабоченно спросила рядом Леденева. – Детективчиков? Или, может, любовных историй? Или новых философских течений? Течения не советую. Там все больше про то, что жизнь дерьмо, человек по сути своей насекомое, и скорей бы наступил конец света.
Маня пожала плечами и наугад вытащила с полки какую-то толстую книгу.
– Марина Николаевна, – к ним протолкнулся охранник с витым шнуром передатчика, заправленным за ухо. Вид у него был озабоченный. – Мы его взяли. Милицию, тьфу, полицию вызывать?..
Маня бросила листать книгу и насторожилась. Все же до последнего времени, еще до того, как заделаться Софьей Андреевной, она была неплохим детективным автором, и всякие такие штучки – шнуры передатчиков, пистолетная кобура и выражения типа «мы его взяли» – приводили ее в восторг.
– Где взяли? – совершенно хладнокровно спросила Леденева.
– В антикварном отделе. С поличным.
– А кого взяли-то? – сунулась Поливанова.
– Ведите его ко мне в кабинет. Полицию вызывайте.
– Нет, а кого взяли-то?!
– Может, ты пока книжки посмотришь? – предложила Леденева ласково. Голубые глаза под стать фамилии были совершенно ледяными.
Алекс, промелькнуло в голове у Мани, никогда не написал бы такой глупости, как «ледяные глаза», придумал бы что-нибудь поумнее!..
– Нет, ты скажи мне, что случилось!
Марина ловко и очень быстро пробиралась сквозь толпу, время от времени оглядываясь на Маню, которая тащилась за ней, как приклеенная.
– У нас в последнее время много воруют, – говорила она тихо, и Маня подставляла ухо, чтоб расслышать. – И только дорогие книги. У нас же открытая выкладка!.. Мы все никак не могли поймать, а убытки уже за сто тысяч перевалили.
– Ничего себе!
– Его долго выслеживали и сегодня, видимо, выследили.
– А можно мне… посмотреть? Мне для работы очень нужно!
Марина усмехнулась.
– Смотри, конечно, только это все не слишком интересно, я тебе точно говорю! Но если для работы…
Какие-то люди поднимались из цокольного этажа, где – Маня знала! – был антикварный отдел. Довольно плотная группа, все мужчины. Посередине невразумительный дяденька в лыжной шапочке и толстом шарфе, несмотря на то что в магазине по весеннему времени было жарко,
Должно быть, это он и есть, догадалась авторша детективных романов про шапочку с шарфом. Это у него такая маскировка, чтобы не привлекать внимания! Ничего себе, на сто тысяч наворовал!.. Сколько же нужно украсть книг?! Впрочем, в антикварном отделе были книги и по десять, и по пятнадцать тысяч и даже…
Додумать Маня Поливанова не успела.
Человек в лыжной шапочке поднял голову и посмотрел на нее, как будто оценивая. Маня моргнула.
Марина придержала ее за рукав, чтобы пропустить процессию к служебному входу, и дальше случилось непонятное.
Очень быстрым, незаметным, каким-то вихляющим движением человек нагнулся, толкнул охранника, в электрическом свете блеснуло что-то длинное и узкое, как будто полоска, охранник закашлялся и с грохотом повалился на ближайший стеллаж. Маня Поливанова тоже почему-то не устояла на ногах, должно быть, охранник ее задел. Она стала валиться, замахала руками, но что-то сильно дернуло ее за воротник, так что затрещало даже в ушах.
Люди, обернувшиеся на шум, замерли, как на стоп-кадре.
– В сторону! В сторону все! Порежу! Порежу ее!
Очки слетели у нее с носа, картинка поехала и расплылась, и бок проткнула боль. Такая сильная, что мгновенно затошнило и стало нечем дышать. Маня попыталась вдохнуть, открыла рот, но горло сузилось, закрылось, воздух не проходил.
Ее тянуло куда-то, и приходилось переставлять ноги, чтобы успевать за тем, что ее так тянуло, и горлу было все больнее, и она захлебывалась болью и очень хотела вдохнуть воздух.
И тут все кончилось.
Оказалось, что она стоит на коленях на асфальте прямо посреди улицы Тверской у витрины книжного магазина «Москва», и высыпавшие из магазина люди обступают ее со всех сторон, и она никого не узнает.
– Ты жива? Маня, ты жива?!
Ну, слава богу. Это Марина Леденева, значит, все в порядке.
– Я жива, – неуверенно сказала Маня и встала на четвереньки. Тошнило ее ужасно. – Все хорошо. А что случилось-то?..
Екатерина Митрофанова в десятый раз нажала на кнопку вызова, и телефон в десятый раз вежливо объяснил ей, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Вот упрямая овца! Все-таки выключила телефон!..
Под конец дня Митрофанову вызвала Анна Иосифовна и озабоченным добрым, почти докторским голосом объяснила, что «дальше так продолжаться не может и с этим нужно что-то делать»!
«Это» – что не может продолжаться и с чем нужно что-то делать – суть писательница Покровская, которая уже на два месяца задерживает рукопись.
– Я была с ней сегодня довольна резка, – сказала генеральная директриса тоном задумчивого раскаяния. – Но я не знаю, что делать, Катюша. Нам придется совместно подумать, как ликвидировать этот кризис. Он сейчас решительно не ко времени. Покровская читаема, востребована, издательство не может позволить себе упускать такие прибыли. Я хотела просить тебя, Катюша, поговорить с ней по душам и выяснить, что именно мешает ей работать. Мы сделаем все для того, чтобы… разрешить ее проблемы и помочь ей выбраться.