Нереал
Шрифт:
— Спокойно, Валентин, спокойно, — произнес Таир, отступая от двойника и поворачиваясь к Башарину, который в этот миг был точной копией тульпы. — Это скоро кончится. Ведь Жуков не умеет долго удерживать микролептонный кластер. И даже не знает, что именно сейчас это нужно делать.
Я посмотрел на Башарина — и ужаснулся. Ходок-стрелок отмахивался от тульпы — и надо полагать, он первый начал, а тульпа передразнила его, потому что движения их были синхронны и совершенно одинаковы. Жуков же оказался за спиной у Башарина и отгораживался
— Чего это он? — Башарин и без того был здорово напуган, а поведение тульпы окончательно его ошарашило.
— Ему так положено, — усмехнулся Таир.
— Да-а? Положено?
Говорят, загнанная в угол кошка становится опаснее льва. С отчаянием обреченного Башарин бросился на тульпу с намерением дать ей в ухо. И та устремилась вперед, и у обоих кулаки рассекли воздух, а бойцы рухнули друг другу в объятия. И отскочили, и присели в какой-то несуразной стойке, таращась друг на друга безумными глазами.
Тут Жуков завизжал, так завизжал, что сам себе заткнул уши, но все равно продолжал звенеть.
Башарин резко повернулся к нему, тульпа, естественно, тоже.
Решив, что наконец-то его за все подвиги нереала будут бить, Жуков помчался прочь — наискосок через полигон, с риском грохнуться в канаву или яму.
Башарин, вдруг вспомнив, что ему велено пасти “дружбана”, но не сообразив, что эта деятельность уже никому более не требуется, крикнул Васе “Щас!” и кинулся вдогонку. Тульпа, так же нелепо размахивая руками, — за ним!
— Т-т-т! — обрадовался Имант и выкинул шесть пальцев.
— Шесть минут? — спросил я. — Шесть дней? Шесть с половиной недель? В шесть утра? В шесть часов вечером после войны? Шесть километров?..
— Башарин не выдержит шести километров, — Таир был очень недоволен бегством. — Вот ведь идиот! Шесть часов, разумеется. У нее ведь имеется остаточная энергия инкуба.
— И все это время тульпа будет таскаться за ними следом? — поинтересовался Вася.
— Похоже на то...
Раздался женский смех. До сих пор я только в книжках читал, что он бывает серебряным, а вот теперь сподобился услышать.
— Это что еще такое?! — возмутился Васька. — Лирайт, ты?
— Нет, — сказал Таир. — Это Ребалиань Адинурада, суккуб. И с ней Семнерим Астафагор, инкуб, если не ошибаюсь.
— Да, мы убедились, что ты выполняешь уговор, Таир Афроластериск, — отвечал женский голос. — Как там чувствует себя Ассарам Кадлиэль?
— Одно могу сказать совершенно точно — не поумнел.
— Мы на это и не надеялись... — Ребалиань Адинурада вздохнула. — Ну что же, теперь поступай, как знаешь...
Там, где только что стоял нереал, на стене обозначилось светлое пятно, по нему пошли тени — и я увидел женское лицо такой ослепительной красоты, что ни один живописец не нафантазировал бы. Казалось, там стоит женщина, закутанная в черный бархатный плащ, и лишь длинная вьющаяся прядь темно-рыжих волос свисает ей
Я впервые видел живого суккуба и должен сказать, что никакого страха не испытал, а лишь желание избавить Ребалиань Адинураду от совершенно ненужного ей плаща...
— Т-т-т! — затарахтел вдруг Имант. — Т-т-т-т-т-т-т-т-т-т!
При этом он тыкал пальцем в Ваську.
— Вот такая идея нас осенила, — сказал Таир суккубу. — Ну, кто лучше будет охранять Ассарама Кадлиэля от покушений самозванца Корнофора, чем следователь угрозыска? Причем вполне сознательно?
По прекрасному лицу пролетели настроения — сперва удивленно приоткрылся рот, потом в глазах засветилось понимание, и, наконец, губы раздвинул восторг!
— Быть по сему! — сказала Ребалиань Адинурада.
— Быть по сему! — подтвердил Семнерим Астафагор.
— Быть по сему! — весело согласился Таир. — А вы как, Игорь Петрович?
— Vox populi — vox dei, — отвечал я, присоединяясь к большинству, но пока не понимая, зачем я это делаю.
— Тогда приступим! — Таир протянул к Ваське руки.
— Ты что? С ума сошел?! — заорал следователь Горчаков в таком ужасе, за какой полковник Сорокин был бы вправе уволить его с занимаемой должности.
С бешеным тарахтеньем Имант схватил его в охапку.
Васька вырывался, матерясь, но я же понял, что тут затеяли! Я облапил Ваську с другой стороны, мы оба, можно сказать, на нем висели, а когда на человеке висят два центнера живого груза, то шевелиться ему весьма затруднительно.
Вдруг нас обоих шарахнуло электрическим разрядом. Мы отлетели от Васьки и едва удержались на ногах.
Следователь Горчаков стоял ошалевший, взъерошенный и почему-то ощупывал себе грудь.
Мне вдруг стало безумно жалко Ваську — таким растерянным я его никогда не видел...
— Слияние полное, — сказал Таир. — Я даже не думал, что так бывает.
— Так кто я теперь? Нереал? — спросил Васька таким голосом, каким говорят: ну, все кончено...
— Нет, теперь ты — человек, — убежденно произнесла Ребалиань Адинурада. — Таир Афроластериск, скажи ему...
Но Таир молчал.
Очевидно, совместить инкуба с тульпой было проще, чем сказать образовавшемуся человеку: отправляйся-ка ты, друг сердечный, к женщине, которая тебя такого придумала, и по крайней мере скажи ей спасибо...
Очевидно, на правах давнего приятельства сделать это следовало мне.
— Вася, — сказал я. — Две кавказские овчарки — это, конечно, здорово, но..„но... но лучше, чтобы рядом кто-то был...
Васька смотрел в землю.
— Не могу, — вдруг признался он. — Как это: я — к ней?.. Здрасьте, фантазия ваша прибыла, прошу любить и жаловать?
— Можно и так! — безумно довольный, что он допустил в свою упрямую голову эту мысль и теперь с ней разбирается, воскликнул я. — Столько их, бедных, мечтает, что придуманный жених явится! Вот у одной пусть и сбудется.