Нереал
Шрифт:
Башарин все еще не хотел признаваться, что дружбан оказался скотиной, но в порыве откровенности, кажется, перегнул палку.
Мы поняли это, когда увидели в руках у Жукова пистолет.
До сих пор в меня целились крайне редко. Можно сказать, вообще никогда. И я не знал, как это полагается делать. Кино — оно и есть кино, а на самом деле? Теперь я навеки запомнил, как выглядит идиот, собравшийся убивать людей. Пистолет в его ручонке ходуном ходит, а по щекам льются слезы!
— Истерика, — совершенно спокойно сказал Васька, вставая с табурета. —
— Age quod agis! — добавил я.
Тут Борьку крутануло на месте, я и квакнуть не успел — как он сидел на полу, а пистолет был в руке у Лешки.
— Ишь, сучара! — беззлобно заметил бодигард. — Успел ведь прихватить! Если бы мы знали...
— Двойка тебе за сопровождение сумасшедшего клиента. Давай-ка сюда, — Вася протянул руку, и в ладонь ему легла черная рукоять, хорошо легла, как родная.
— Всех вас, всех!.. — бормотал Жуков. — Всех, всех!..
— Сперва — Ротмана, — хладнокровно напомнил Вася. — Только из-за Машки Колесниковой? Или он тебе еще где-то в кашу плюнул?
— Он знает! — выкрикнул Жуков. — Вы его спросите — он знает! Два года назад он что сказал?..
— Да ладно тебе, — Башарину наконец удалось встать с койки, и он обратился к Ваське хмуро, однако с достоинством. — Я понял — это он, оказывается, в “Бастион” на работу устроиться хотел. Два года назад. Так он там Ротмана и в глаза не видел, дальше кадровика его не пустили.
— Следующая жертва? — строго спросил Васька.
— Карасевич, сука!
— Книготорговая фирмешка какая-то, — объяснил Башарин. — Кончай, Борька. Ты так всю свою трудовую книжку огласишь.
— Получай, — следователь Горчаков протянул подследственному Башарину оружие. — Останешься с ним тут. Будешь с этим гаденышем жить, есть, спать. Узнаешь следующее...
Васька на секунду задумался.
— ... всю его биографию с географией! Куда ездил в детстве, где бывал, с кем общался! Ведь этот чертов нереал напичкан именно его воспоминаниями! Если он где-то прячется — то это место известно только Жукову. Понял?
— Понял!
— Как ты будешь с ним разговаривать — это твое дело. Меня не касается.
— Понял.
А как скажите на милость, можно разговаривать с человеком, который натравил на тебя угрозыск? И тут Васька вспомнил про гуманность.
— Вот он тебе поможет, — и показал на меня.
Очевидно, предполагалось, что когда Башарин в ходе допроса попытается заехать дружбану в ухо, я должен кинуться между ними и принять удар своим ухом. Так я решил сперва, и совершенно напрасно. На меня возложили документальную сторону дела.
За те дни, что мы трое прожили в казарме, я исписал большую стопку плотной бумаги для принтера. Каждое утро у меня забирали следующую порцию, везли в управление внутренних дел, и там Васька вовсю отрабатывал версии.
Он звонил в Боровщину, где двухлетний Жуков жил целое лето у прабабушки, в Савино, куда Бореньку вывозили с детским садиком, в Курачинский Посад, куда первоклассник Боря ездил со всем классом на
Результат был нулевой, и мы даже предположили, что нереал рассосался. Выполнил функцию, выстрелил в Башарина, еще чего-то наколобродил — и сделался сам себе ненужен.
Ваське очень не хотелось такого исхода.
— Я-то ведь живу... — сказал он в растерянности. — Живу ведь как-то! Вот и он бы жил...
Хотел было я объяснить, почему Васька так сравнительно неплохо живет, да воздержался. Даже наедине такие штуки сообщать — и то как-то не того...
Мы бродили вокруг казарм и того бывшего клуба, где наши ролевики готовились к большой всероссийской игре где-то за Казанью. Им-то хорошо, думал я, они ни в какую уголовщину не вляпываются, и магия для них — развлечение, а не преступление. Они завопят “Кылдык!” — и вражеские чары рушатся. А нам каково?
Вечер мало того, что наступил, но уже и в ночь перетекал. Это был один из последних теплых осенних вечеров. Кончилось лето, и что хорошего я видел этим летом? Кукуй теперь всю зиму в ожидании следующего — точно такого же...
— Это что еще такое? — Васька показал на фигуру, которая чесала через полосу препятствий, оборудованную бодигардами.
— Погоди... — я пригляделся. — Да это же Имант!
Васька, в укрытие! Это он по твою душу явился!
— Канал рубить? — сразу сообразил следователь Горчаков. — Ну, пусть попробует.
И рука его скользнула за пазуху — к плечевой кобуре.
Имант неожиданно легко перепрыгнул через канаву и с приветственным “Т-т-т!” предстал перед нами.
Рожа у него была веселая.
Я показал пальцем на Ваську и тем же пальцем погрозил цыгану.
— Т-т-т-т-т! — затрещал он, мотая головой.
— Врет, — заметил я.
— Попомни мое слово! — грозно сказал Васька. — Очень скоро выяснится, что никакой он не глухой. А потом он заговорит! И такое скажет, что все вы не обрадуетесь!
Имант в ответ на эту инсинуацию повернулся к нам спиной, взялся руками за виски и замер. Мы переглянулись — таких штук он еще не проделывал.
Затем цыган втянул руки вперед, строго параллельно. И стал загребать ладонями, как делают бабулыси, подманивая годовалых внучков.
Над кустами возникла плечистая фигура и двинулась к Иманту. Мы пригляделись...
— Башарин! — возмущенно крикнул Васька. Имелось в виду — ты на кого же оставил этого поганца Жукова?
— Тихо, тихо... — зашептал я. — Это же нереал!.. Он шел навстречу цыгану — в черных штанах, в черной, расстегнутой до пупа рубахе и в ковбойских сапожках со звяком. Крутой мужик, гроза слабого пола, покоритель преступного мира, монолит из мускулов и отваги! И шел он, как сомнамбула. Если бы не знать, что у Башарина, с которого Жуков слизал этот образ, физиономия приходит в движение крайне редко, то можно было подумать, будто на нас наступает человекообразный робот.