Нерон. Блеск накануне тьмы
Шрифт:
Под стенами дворца продолжали бродить и орать толпы людей. Пришлось затворить ставни и так перекрыть доступ теплому бризу позднего лета, а в комнате все еще было жарко.
Потом я налил себе из кувшина «напиток Нерона» – к этому времени он уже стал теплым, но я не позвал раба, чтобы он принес свежий, охлажденный льдом с горных вершин.
Начавшийся ночью кошмар – я сейчас о Великом пожаре – все никак не заканчивался. С того дня, когда огонь охватил Большой цирк, прошло уже два месяца, и теперь огонь же положит этому конец. Именно
Пусть это закончится! Пусть закончится!
Покинув кабинет, перешел в соседнюю комнату и улегся на кровать. Поппея не раз превращала ее в поляну для чувственных игр, но в эту ночь я решил спать один.
Чтобы заглушить доносившиеся снаружи крики, натянул на голову простыни и в этом укрытии сначала задремал, хоть и не переставал ворочаться, а потом погрузился в сон настолько яркий и живой, что, возможно, это был и не сон вовсе, а самое настоящее видение. Но кто из нас способен отличить одно от другого?
Передо мной возник Аполлон. И он был не в свободной тунике кифареда, а в образе бога Сола. Он правил своей запряженной крылатыми конями золотой колесницей и остановился прямо передо мной.
– Забирайся, – сказал Аполлон и протянул мне золотую руку.
И я, хоть и знал, какая участь постигла Фаэтона, когда тот забрался на колесницу отца, не посмел ослушаться.
И вот я стою на гибком полу золотой колесницы и смотрю на спины четырех коней, из-под копыт которых по плавной дуге уходит в небо солнечная тропа.
Бог блестит и сверкает, исходящее от него ослепительное сияние не опаляет, а лишь согревает мне кожу.
– Посмотри на меня, – говорит он.
Мне страшно – ведь того, кто посмеет посмотреть на бога, ждет смерть.
– Я сказал, посмотри на меня, – повторяет Аполлон в образе Сола.
Против воли подчиняюсь и вижу, что у него мое лицо.
– Да, я – это ты, а ты – это я, – говорит Аполлон. – Я выбрал тебя еще при рождении – коснулся лучами, когда ты только появился на свет. Я передал тебе свой дар кифареда, теперь передаю свою колесницу. Правь ею.
И вкладывает мне в руки вожжи. Его лошади норовистые и строптивые, – я понимаю это сразу, как только они начинают свой бег.
– Сдерживай их, – советует Аполлон. – Правь ими, они должны почувствовать, что ты сильнее.
Но я не сильнее, эти кони могут вырвать из плеч мои руки и умчаться прочь.
Я напрягаюсь и тяну вожжи на себя.
Кони готовы сорваться на галоп и даже уйти с солнечной тропы, как они это сделали, когда ими попытался править бедный Фаэтон.
Аполлон прикасается к моим плечам, наполняет их своей силой, и я удерживаю колесницу на солнечной тропе.
– А теперь, – говорит он, – давай вместе пересечем небосвод, ты и я – от рассвета до заката.
Далеко внизу, под солнечной тропой, я вижу землю, вижу выгоревший Рим и зеленые поля вокруг,
Так вот каково это – быть богом и смотреть на землю сверху вниз! Неудивительно, что мы для них не представляем никакого интереса, как для нас не представляют никакого интереса мелкие ничтожные букашки.
После того, что для людей на земле считается днем, колесница опустилась к окутанному облаками концу солнечной тропы.
Аполлон за все время нашего пути не произнес ни слова, он просто позволил мне смотреть на то, что происходило внизу, под нами.
И вот теперь он заговорил:
– Помни, что я – это ты, а ты – это я. Твое предназначение – даровать Риму новую эпоху. Огонь – это не конец, огонь – это начало. Сейчас ты видишь меня. Пусть очень скоро ты не сможешь меня видеть, но мы с тобой вместе вернемся и вместе подарим римлянам радость жизни.
Колесница останавливается в конце арки, на окутанной клубами тумана земле. Кони фыркают и трясут головами. Аполлон сходит с колесницы, берет меня за руку и увлекает за собой.
– Теперь я отдохну, отдохнут и мои кони. Моя сестра уже спешит к началу тропы, чтобы заново начать свой путь. Видишь ее?
Я напрягаю зрение и вижу какое-то серебристое свечение.
Диана – богиня Луны и охоты.
– Луна и охота, – говорит Аполлон, считывая мои мысли. – Ты знаешь, что должен сделать, чтобы умилостивить ее. Она оскорблена, очень оскорблена.
И он исчез. Рассеялся туман. Исчезли колесница и запряженные в нее кони.
Я лежал на кровати, укрытый скомканными простынями и покрывалами.
Меня сюда перенесли или я так лежал все это время? Понять это мне не дано, только время даст ответ на этот вопрос.
Я выпростался из-под покрывал с простынями и приблизился к окну. Темно, ночь еще не подошла к своему концу. Я медленно открыл ставни.
Внизу продолжали горланить люди, но теперь их было заметно меньше, чем на закате, а высоко в небе сияла полная луна – Диана-охотница во всем своем великолепии.
Полнолуние. Второе после того, что освещало Рим в ночь, когда начался Великий пожар. Такая же полная луна освещала Антиум в ночь, когда я выступал перед публикой на открытии нового театра. То была великолепная ночь, но все последовавшие за ней были прокляты.
Теперь настало время снять проклятие.
В это утро Аполлон, пробудившись, как и всегда, окрасил небо в розовые и оранжевые тона, а я улыбался, с наслаждением вспоминая наше с ним тайное путешествие от рассвета до заката.
Теперь он правил колесницей один, но я никогда не забуду, как он, пусть ненадолго, передал мне вожжи.
Солнце, поднимаясь, разгоняло облака и светило все ярче.
Я – это ты, а ты – это я. Аполлон и я – мы одно целое.
На подготовку мест для экзекуций ушло две недели.