Нерушимый 10
Шрифт:
Судья засвистел, замахал рукой — вводите мяч в игру, накажу за затяжку времени!
Я выбил мяч на Игната. Тут пошла игра уже без ворот. Сцепились, как в регби, в центре поля. Только сделаешь передачу — налетают, отнимают. Но и у них не выходит убежать в атаку. Наши полузащитники выжигают все вокруг себя, тут же — в борьбу, тут же в отбор. Прессинг!
И вот из такой кучи малы мяч как-то коряво вывалился на Сэма. Он стоял спиной к воротам, дожидаясь своего момента. И дождался. Не разворачиваясь, пяткой продлил движение, а там уже разбежался Рябов и как запулил с
Я вытянулся, силясь за спинами разглядеть, что там. Обиженно взвыли болелы. Гол?
Го-ол! Я запрыгал в воротах, похлопал. Сегодня точно звездный час Антона.
Ничья! 2:2. Наши показывают высший класс и красивый футбол, ай да молодцы! И если национальная сборная не сыграна и не готова сойтись с сильным соперником, то мы — более чем готовы!
Но вдруг — протяжный свисток, побежали разнимать боковые… Что там? Спины, спины… Черный, как смола, защитник ринулся с кулаками на Рябова, на нем повисли слева и справа. Сэм грудью закрыл Антона, его толкнул вставший с газона глист, Ян Радзински, с расквашенным носом. Рябов отправил его на траву? Наш Антон, спокойный, как танк? Да ладно!
Судья, не вынимая изо рта свистка, махнул красной карточкой и указал на Антона. Сэм заорал, замахал руками и получил желтую. Разинув рот, остался стоять. Только не быкуй, братишка! Пожалуйста, не быкуй!
И тут — свисток на перерыв. Пойдем послушаем, кто и что скажет… пойдем, ага. Похоже, никто уходить не собирался, друг напротив друга столпились наши и «рейнджи». Впереди Сэм и черный защитник, орут, в грудь друг друга толкают, судья скачет вокруг, истерически свистит. Если Бекханову снова желтая — это удаление.
Димидко по бровке мечется, взывает к благоразумию.
Я рванул в поле, чтобы растаскивать стороны конфликта, но «рейнджеры» справились сами. Глист, восходящая звезда польского футбола и легионер, Ян Радзински, как только подбежали медики, сел на траву, запрокинув голову и изображая безвинно побиенного, подставил расквашенный нос под турунды.
Что же он такое сделал, что огреб от Антона? Вспомнился Гонсало Хара, который то пальцем в задницу одного уругвайца ткнет, то за гениталии другого схватит.
Никто бы не сдержался.
Антон вовремя взял себя в руки и, когда под свист болел мы удалялись в подтрибунное, молчал, поглядывая на наседающего на него негодующего Димидко.
Болелы ревели, бесновались и требовали нашей крови. Как и я, они не заметили сути провокации, а видели лишь, что ударили их любимчика!
Все облепили Сэма и Рябова, допытываясь, что же случилось. Так, кучей, мы и ввалились в раздевалку, где Димидко сразу напустился на Антона, всплеснул руками:
— Ну ёлы-палы! Антон! Ты как первый день играешь! Понимаешь же, что все ради твоего удаления и делалось! Они посчитали тебя самым сильным игроком, спровоцировали и выгнали.
— А что он, опущенный, да? — вступился за Рябова Сэм, инстинктивно закрывая его собой.
— Да знаю я, тренер, знаю, что футбол — спорт контактный, — потупившись, проговорил Рябов, вскинул голову и сверкнул глазами. — И надо быть мужиком. Вот и смолчал, когда —
— Кто? — возмутился Микроб, казалось, у него волосы встали дыбом, как у ощетинившегося волка — шерсть.
— Да поляк, падла, — ответил Рябов и продолжил, обращаясь к Димидко: — И втихую все, пока судья не видит. Но когда он подбегает и просто плюет в лицо… Ну, не сдержался, простите, мужики.
— Вот урод! — от злости Микроб побагровел. — Но это должно быть видно на камерах! И другие судьи должны бы заметить. Да?
— Не факт, — покачал головой Димидко.
Мне захотелось рассказать про Кавани и палец и про то, что из-за этого случая Уругвай проиграл, но я прикусил язык — не знал, было ли такое в этой реальности.
— Пусть пересмотрят запись с камер! Что за фигня? Это черта лысого надо выгонять за такое!
— Пересмотрят, но позже, — вздохнул Димидко. — А сегодня выходит, что, хоть у нас игра и товарищеская, а теперь целый тайм — вдесятером против одиннадцати. Сорок пять минут в меньшинстве! Это много. Это тяжело.
Он сцепил пальцы, кивнул на Левашова.
— Ты выйдешь вместо Воропая.
— С фига ли? — возмутился Жека, который хорошо играл, но в нападении был сильнее, чем в обороне.
— Автобус? — предположил я.
Димидко кивнул, проигнорировав Жекин вопрос.
— Но если удастся выбежать — бегите! Получится ударить — бейте! — напутствовал Саныч.
От злости разгорелся огонь за грудиной. Я повернул голову, нашел взглядом Микроба, кивнул ему. Федор понял без слов: включаемся. Я подошел к Антону, протянул сжатый кулак — наш нападающий по нему ударил. Присоединился Микроб, затем подтянулись остальные. Я сказал:
— Это, парни, не чемпионат СССР. Не хочется говорить «привыкайте», но… Но. Нужно учиться противодействовать подобному. Как — хрен его знает. Я костьми лягу, но не позволю забить в наши ворота.
— И я! — поддакнул Микроб. — Мы не просто не пропустим, мы им забьем! Да, мужики?
— Не любят нас здесь, — констатировал Лабич. — Правду писали, что англичане всех считают людьми второго сорта.
— Ну, англичане как бы и ни при чем, длинный глист этот — поляк, — остудил его пыл я. — И если посмотрите на трибуны, то увидите там англичан, то есть шотландцев, которые за нас болеют. Тренер «рейнджей» вообще австриец. А теперь главный утак устранен мощным ударом в голову…
— Да я несильно его ударил! — воскликнул Антон.
— … остальные играют более-менее чисто, — закончил мысль я.
— Типа тренер не знает, — проворчал Ведьмак. — Он их и науськивал.
— Шененс-с, — прошипел Сэм.
— Кстати, возможно, — кивнул я, вспоминая настрой соперников, обратился к Димидко: — Скажите операторам, что ли, чтобы делали акцент на спорных эпизодах, которые потом можно разобрать в ФИФА.
— Встанут ли они на нашу сторону? — засомневался Лабич.
— Хрена с два, — проворчал вернувшийся с поля Синяк. — Только если совсем явно кто-то нарушит и закончится членовредительством. Всегда так было.