Несбывшаяся весна

Арсеньева Елена

Александра угрюмо кивнула. Она никогда не идеализировала отношение к ней уголовниц. Тогда, после случая с золой и изгнания из санчасти, ее старались вернуть туда, потому что там от нее была прямая польза для уголовниц. Не будь этой пользы, никто ради нее и не почесался бы, еще и позлорадствовал бы, что слетела с тепленького местечка. Теперь же пользы от нее стало гораздо меньше. Девчонки и впрямь могли сильно обидеться. Их обида сказалась бы на отношении всех уголовниц ко всем «литерным». Все-таки с безумными «лихими барышнями» следовало жить в мире…

Александра вспомнила, как одна из «жен», попавшая в Пезмолаг с очередным этапом,

диву давалась, до чего же хорошо здесь ведут себя уголовницы. И рассказывала о том, что ей приходилось испытать раньше, в какой-то пересыльной тюрьме: там урки развлекались тем, что выкрадывали у «литерных» какой-нибудь совершенно необходимый им предмет (например, очки) и потом заставляли тот предмет выкупить, чаще всего хлебным пайком. Злополучная «жена», бывшая очень близорукой, хронически выплачивала полпорции хлеба за свои беспрерывно исчезающие очки.

Что, если окружение Нади-Кобел разобидится и начнет третировать Маманью, а вместе с ней и других политических? И к ним присоединятся их мужчины… Урки вполне могут сделать жизнь «литерных» невыносимой.

Она знала, каким ужасным может быть пребывание в общих камерах и в этапных вагонах с уголовниками – при полном невмешательстве конвоя в дела своей «паствы». Конвойные опасались ссориться с урками и всегда принимали их сторону в сварах с «фашистами» и «врагами народа». Человек беззащитный чувствовал себя отданным на съедение диким зверям. Ошеломленный потоком удалых жаргонных слов, обобранный до нитки, он мог только наблюдать, как в ненасытных глотках исчезают его последние продукты или как разыгрывают в карты его вещи. При малейшей попытке протестовать он бывал избит до полусмерти, причем это делалось по возможности тихо. Тишину обеспечивали самым эффективным способом – сжимали избиваемому горло…

И причиной такой необъявленной войны здесь может стать она, Александра Аксакова.

Но как объяснить то, что с ней происходит? Как сказать, что ей страшно? Что она боится Мурзика? И рассказать почему?

Невозможно!

Он приходил в санчасть часто. И причина была самая уважительная: последствия неправильно залеченной, застарелой флегмоны на ноге. Еще в прошлом лагере по глупейшей причине – инфекция попала в расчесанную от комариного укуса ранку – началось воспаление лимфоузлов.

– Сначала были сильные боли в бедре, – обстоятельно рассказывал Мурзик доктору Никольскому на первом приеме, – температура все время держалась около сорока. Особенно мучительными были ночи с бредовыми кошмарами. Самое ужасное, что я видел тех, кто мне жизнь изломал, мог с ними расправиться, знал, что они в моих руках, – но не мог приблизиться. Ноги не несли!

– Да, – сухо сказал тогда доктор Никольский, – повезло им, получается, супостатам вашим. Может, оттого, что вы были местью одержимы, вы так тяжело и выздоравливали. Знаете, мы все своим пребыванием тут, – он кивнул на окно, за которым виден был забор «до неба», а больше ничего, – кому-то обязаны. Я отлично помню лицо того человека, который меня оговорил на допросе. И я долго думал, что сделал бы с ним, если бы он оказался в моих руках. Но от таких мыслей очень просто можно сойти с ума. Поэтому я выкинул их из головы, и, поверьте, жить мне стало куда легче. Если по-прежнему в силе остается закон всемирного воздаяния, по которому кое-кому воздастся по делам его, когда-нибудь я снова встречусь с тем человеком и смогу… – Он перевел дыхание. – Смогу сказать ему все, что о нем думаю.

– Сказать! –

возмущенно воскликнул Мурзик.

– Сначала – сказать, – уточнил доктор Никольский. – А потом… Нет, довольно. Смысла в таких разговорах нет. Давайте-ка вернемся к вашим лимфоузлам.

– Ну, нет, – протянул Мурзик. – Я, может, потому и выжил, что лицо той твари, которая меня под монастырь подвела, до сих пор у меня перед глазами стоит. И фамилию его твержу, как молитву. Он, правда, сдох, да еще кое-кто остался… – Он ощерился в своей ужасной беззубой ухмылке. – Закон всемирного воздаяния, говорите? Что ж, есть такой закон, есть! Вам придется ждать, пока ваш доносчик к вам в руки попадет? На блюдечке с золотой каемочкой вам его подадут? Я так долго ждать не хочу. Я сам получу все, что должен получить!

И глаза его, вновь набирая синий, бесовский оттенок, с ласковым выражением остановились на лице Александры.

– Знаете что, – сказал доктор Никольский, – здесь санчасть, а не венецианский суд, где вы, как Шейлок, можете потребовать свой фунт мяса в уплату долга. Поэтому или мы говорим о вашей флегмоне, или вы отправляетесь в барак и там в одиночестве лелеете свои отмстительные планы.

Про Шейлока Мурзик, конечно, не понял, так подумали доктор и Александра, но все же смирился – и продолжил рассказывать, что боли в бедре стали настолько нестерпимы, что он кричал на всю палату и просил морфия. («В воспалительный процесс, по-видимому, включился мощный бедренный нерв», – прокомментировал доктор Никольский.)

– С тех пор четыре месяца я целый день жил только в ожидании того кубика морфия, который мне вводили в девять часов вечера и который давал мне передышку и забвение до четырех часов утра. С рассветом мучения возобновлялись, – вспоминал Мурзик.

Ему трижды делали операцию под хлороформом («Резали много и плохо!» – кивнул Никольский), причем, когда несли его из зоны в третий раз, окружающие говорили: «Ну зачем его напрасно мучают? Все равно он до утра не доживет».

– А я дожил, – сказал Мурзик. – Дожил! Шейлоку не удалось взять свой фунт мяса, его Порция обдурила…

Никольский и Александра враз уставились на него – ошарашенно. Мурзик торжествующе подмигнул и продолжил:

– А я возьму.

«Не зря, значит, он у нас книжки читал…» – усмехнулась про себя Александра.

Она ничего не понимала в его намеках. Что имеет в виду Мурзик? Почему смотрит на нее… так? Ее вины перед ним никакой нет, она даже не знала, что он арестован. Все его намеки не имеют к ней никакого отношения!

Александра беспрестанно так уговаривала себя, но ужас, который охватывал ее при виде Мурзика, не утихал. А видеться им предстояло часто…

В результате неправильного лечения бедренный нерв попал в спайки, образовалась мышечная контрактура левого тазобедренного сустава, и эти необратимые явления должны были теперь при каждом шаге напоминать Мурзику о том, как его однажды укусил комар.

– Боли у вас будут регулярно обостряться от перенапряжения и переохлаждения, – предупредил доктор Никольский. – А поскольку именно из перенапряжения и переохлаждения состоит наша здешняя жизнь, вы будете страдать постоянно. Тем средством, к которому вы привыкли, морфием, я вам боли снимать не смогу. Придется терпеть. Для облегчения ваших страданий Александра Константиновна будет делать вам согревающие компрессы. Ну, и давать жаропонижающее, если температура повысится. Это все, что мы можем. Понятно?