Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
— Государь ещё в мае отослал князю Григорию грамоту, где указал яму отъехать в Конотоп и переговорить со старшиной. Я пошлю Сивого сейчас же, да поможет Господь, и изложу ход твоих мыслей, может, чаво ещё успеем.
Матвеев поднялся и направился в дом, жестом поманив за собой Сивого. Андрей последовал за ним. Поднявшись на второй этаж, все трое вошли в вифлиотику. Глава Посольского приказа писал быстро и размашисто, затем приставил к грамоте личную восковую печать и, высыпав в руки Сивого горсть ефимок, с ударением на каждое слово произнёс:
— О твоей поездке никто не должен ведать, кромя воеводы боярина князя Григория Григорьевича
Когда Сивой удалился, Артамон Сергеевич повернулся к Андрею:
— Есля я сейчас, перед крестинами царевича Петра Алексеевича, заикнусь о войне с султаном, Милославские просто спихнут меня с приказа.
— А рассадить бы их теби на дальние воеводства.
— Чуть попозжея.
Матвеев сменил кафтан и вместе с Андреем спустился во двор, где его уже ждала карета.
— Вечером зайдёшь,— не оглядываясь, произнёс Артамон Сергеевич, залезая в карету. Возничий с места рванул лошадей в галоп, направляя карету к Кремлю.
Двадцать девятого июня 1672 года колокола московских церквей зазвонили к заутрене раньше обычного. Дядька царевича Фёдора Иван Хитрово одевал в царские одежды, лишь без венца и барм, своего питомца. На сегодня были объявлены крестины новорождённого царевича Петра, крестным отцом которого должен был стать царевич Фёдор. Крестины должны были состояться в Чудовом монастыре, сразу после заутрени, поэтому Фёдор спешил и волновался.
Три недели назад, девятого июня, ему исполнилось одиннадцать лет. Раньше отец всегда проводил этот день с ним. В этот же раз государь лишь поздравил сына, проведя весь день с бывшим архиепископом новгородским Питиримом, в спешке перед крестинами избранным патриархом. Но Фёдор не обиделся на отца, ему лишь очень хотелось увидеть маленького братика. Он ещё не осознал, какие чувства к нему испытывал, но какое-то радостное возбуждение заполняло душу. Закончив наряд, царевич взял посох и вместе с Иваном Хитрово направился к выходу из покоев.
Солнце всем своим светом изливалось на двор монастыря, как будто тоже радовалось предстоящим крестинам.
Царь с царицей и сестрой царевной Ириной Михайловной в окружении бояр, думных дворян и остального двора, торжественно осыпаемые зерном, прошествовали из теремных палат в Чудов монастырь, задерживая шествие возле каждой церкви.
Царевича Петра на руках несла тётка Ирина Михайловна, она должна была стать крестной матерью. Фёдор впервые увидел своего брата, ему очень хотелось взять его на руки, но он знал, что из-за больных ног ему сделать этого не дадут — вдруг упадёт и покалечит ребёнка. Вслед за патриархом Питиримом Фёдор вместе с тёткой Ириной вошли в храм. Царь с царицей, почитая старые православные обычаи, остались снаружи. Протопоп Чудова монастыря дал в руки крестным родителям две зажженых свечи. Глазки-крыжовники впились в горящие огоньки.
Петра распеленали и поднесли к купели. Теперь глаза ребёнка остановились на иконе Николы Чудотворца, строго смотревшего на него. Патриарх медленно, нараспев начал читать молитву, царевич и царевна повторяя за ним, крестились. Затем, трижды обведя крестных родителей вокруг купели, патриарх Питирим взял из рук Ирины Михайловны ребёнка и медленно окунул в купель, наполненную святой водой. Пётр, оказавшись в воде, заулыбался, но блаженство было недолгим, его вынули
Стол новорождённого царевича ломился под изделиями царской поварни. Чего тут только не было: и пряники, и коврижки, и коржики, и литье из леденца. Большая сахарная коврижка на царском столе изображала герб Московского государства; на «родинном» столе стояли два сахарных орла по полтора пуда, такой же лебедь два пуда, утя — полпуда, попугай красного сахара — полпуда. Был сделан и «город сахарный, кремль с людьми, с конными и пешими» и «протеву нево другой город четыреугольный с пушками». В малой золотой палате у царицы было поставлено такое же угощение для боярынь.
Каждому из гостей, невзирая на знатность, звание и чин, поднесли по большому блюду с разнообразными сахарами: зеренчатыми, леденцами, сушёными ягодами и фруктами, корицей, арбузными и дынными полосами в сахаре.
Тем знатным людям, кто почему-либо, по службе или по болезни, не смог быть на пиру, посылали гостинцы на дом.
Царевич Фёдор сидел рядом с отцом. Братика Петра царевичу не дали подержать. Он сидел, посматривая на гостей, и решил незаметно уйти, тихо встал и направился в царские покои, на женскую половину.
Здесь было тихо, зайдя в покои царицы, он застал одну лишь мамку-кормилицу, находившуюся при царевиче Петре.
Крестник лежал в большой резной люльке и сладко спал, посапывая, ублаготворённый святой водой. Завтра ему будет месяц, но он уже сам держит головку и размерами больше всех своих сверстников.
Фёдор медленно подошёл поближе. Младенец открыл глаза и, с удивлением посмотрев на брата, заулыбался. Фёдору захотелось дотронуться до его маленькой розовой ручки, только он протянул руку, Пётр вцепился этой ручкой за указательный палец и, крепко держа, не отпускал. Фёдор не стал отдёргивать руку, а присел рядом на манку, оставив палец в руке брата. Они смотрели друг на друга и улыбались. Теперь Фёдор знал точно, что он любит своего маленького братика. Он просидел долго, и лишь когда мамка стала кормить Петра грудью, медленно удалился.
Празднество в честь крестин юного царевича продолжалось с двадцать девятого июня по третье июля. А четвёртого июля рано поутру новый патриарх всея Руси Питирим явился к государю. Царь Алексей Михайлович встретил патриарха по-домашнему, не облачаясь в царские одежды. Приняв благословение, Алексей Михайлович усадил Питирима, затем сам сел рядом.
— Что привело тебе, светлейший, в таку рань, али до мене есть дела неотложные? — вкрадчиво спросил Алексей Михайлович.
— Ести, государь. Христолюбивая душа должна быть милостивою. Не помыслити ли нам о боярыне Морозовой? Всё имущество ейное забрано в казну. Сын ея Иван Глебович уморил себе голодом. Слабая женская сущность, вероятно, давно даёт о себе знати. Я поговорю с ней, и она отречётся от своей ереси.