Несчастья невских берегов. Из истории петербургских наводнений

Померанец Ким

Руководство Ленинграда старалось извлечь уроки из катастрофы 1924 г. Более чем через год, в конце ноября 1925-го, вышла книга «Ленинград в борьбе с наводнением», составленная по поручению Губисполкома, отредактированная и изданная Ленинградским комендантским управлением. В ее предисловии говорится: «Книга рассчитана на то, чтобы показать каждому жителю, что он не предоставлен самому себе, что существует организация, что тяжелые последствия можно обезвредить или уменьшить. В тяжелый день 23 сентября 1924 года разъяренная стихия столкнулась с изумительной по размаху организованной импровизацией, захватившей не только взрослое население, не только молодежь, но даже детей школьного возраста. Импровизацию необходимо учесть и на этом опыте построить систему борьбы».^[57]

В первой части книги содержались обязательные постановления, положения, инструкции. Указывалось, в частности, что «наблюдение за общим состоянием

погоды, изменением направления ветра, прохождением циклонов, ураганов и прочими атмосферными изменениями ведет ГГО, извещающая бюллетенями о возможном повышении воды в реке Неве, начиная с 3-х футов выше ординара».

Во второй части излагались научные аспекты наводнений, описывались их история, а также особенности рельефа Ленинграда, метеорологические и гидрологические условия наводнений на примере 1924 г. Книга представляет интерес и в настоящее время, но как руководство к действию она устарела. Неизвестно, кроме того, каким образом использовались ее положения в дальнейшем. Заметим, что первое особо опасное наводнение (258 см) после выхода книги произошло только в 1929 г., 15 октября (см. Приложение 1).

Бедствие заставило вспомнить – впервые в послереволюционные годы – о радикальной защите от наводнений: «Только советская власть приступила к работам по устранению катастроф. В Гавани начата постройка дамбы, которая защищает окраину. К сожалению, у нас мало средств, чтобы это закончить в один или два года. Эта грандиозная работа требует многих миллионов. Но мы это сделаем! Когда дамба будет закончена, никакое наводнение не будет страшно для Ленинграда!..».

Идея гидротехнической защиты города (а не отдельных его районов, и не как новая, а историческая идея) в полной мере возродилась к концу 1920-х гг. Научно-исследовательский институт коммунального хозяйства (НИИКХ), основанный в 1931 г., к 1932-му представил проект, очень близкий к осуществляемому ныне и основанный на разработках столетней давности выдающегося инженера и ученого П.П. Базена. Предполагалось завершить «централизованное строительство методом Беломорстроя, Днепростроя и Магнитостроя» к 1938 г.^[58]

В проекте (в отличие от цитированного издания) признавалась озабоченность властей защитой от наводнений со времен основания города. Предложения НИИКХа активно поддерживал С.М. Киров, возглавлявший с 1926 г. Ленинградскую организацию ВКП(б). Но его злодейское убийство, а затем период репрессий, война, блокада и «ленинградское дело» не позволили заняться строительством.

К проекту защиты вернулись только к началу 1960-х гг., после близкого к катастрофическому наводнения 15 октября 1955 г. (293 см) и в связи с разработкой нового генерального плана развития Ленинграда. Исследования и проектирование продолжались около двадцати лет. В 1979 г. по решению ЦК КПСС и СМ СССР строительство началось и продолжается до сих пор…

Отметим в заключение, что анализу наводнения 23 сентября 1924 г. посвятили свои работы многие известные ученые и инженеры, географы и гидрометеорологи, гидротехники и геодезисты – В.А. Берг, Л.С. Берг, А.Ф. Вангенгейм, В.Ю. Визе, В.Е. Ляхницкий, В.М. Маккавеев, Б.П. Мультановский, С.А. Советов, A.M. Шенрок и др.^[59] К исследованию этого случая обращаются и в наше время.

Хочется привести еще ряд фактов, связанных с тем памятным наводнением. Известно, что именно наводнение 1924 г. стало своего рода катализатором нового направления исследований великого ученого Ивана Петровича Павлова. Его лаборатории в Институте экспериментальной медицины и Академии наук были затоплены. «Необыкновенное стихийное бедствие, – писал Павлов, – представило нам случай наблюдать и изучать хроническое и патологическое состояние наших собак, происшедшее под влиянием этого события, как чрезвычайно сильного внешнего раздражителя. При страшной буре, при сильном волнении прибывающей воды, при треске и шуме ломаемых и падающих деревьев пришлось спешно переводить животных на второй этаж и оставлять их здесь в необычных компаниях. Все это, очевидно, чрезвычайно затормозило всех животных, между ними не замечалось обычных драк. Одни из собак по миновании события и водворении на прежнее место остались такими же, какими были. Другие, и именно тормозного типа, оказались после этого нервнобольными, и на очень большой срок» ^[60]. В дальнейшем, экспериментируя, И.П. Павлов повторил звуковую обстановку наводнения: в железный лист била струя воды, шумел вентилятор, гудел гудок. Это тормозило все условные рефлексы: звонок, обычно вызывавший пищевые рефлексы, стал провоцировать оборонительные. Звонок стал «пахнуть» для собак не едой, а наводнением. Животные часто впадали в сонное состояние, и это напоминало Павлову трудные 1918—1919 гг., когда приходилось работать с истощенными животными. Таким образом, случайные прежде наблюдения за срывом нервной деятельности у собак стали систематическими в павловских лабораториях, что положило начало новому направлению в экспериментальной

физиологии.

А вот ряд личных впечатлений ленинградцев той поры.

Корней Чуковский записал в дневнике 24 сентября 1924 г.: «Вчера наводнение, а сегодня – солнце. Вчера было похоже на революцию – очереди у керосиновых и хлебных лавок, трамваи, переполненные бесплатными пассажирами, отчаянные, веселые, точно пьяные, толпы. И разговоры: „В Косом переулке – вода… всю Фурштатскую залило… на Казанскую не пройти“…».^[61]

Из дневника Дмитрия Александровича Фридрихсберга, профессора-химика Ленинградского университета: «Запомнилось великое наводнение 23 сентября 1924 года. Мне было 9 лет. В день наводнения раньше отпустили из школы. На 4-й линии увидели бурный ручей, текущий из Смоленки. Был жуткий ветер. Побежали к Неве, но до сфинксов было не дойти. Стало размывать Андреевский рынок. Люди побежали, побросав лотки с товарами. Поплыли арбузы, мы хватали их, сколько могли удержать. Дома встретил отец, бледный как мел. Мою радость не одобрил. Стало темно, ветер усилился. В окно было видно, как летают листы железа, сорванные с крыш. Ломались деревья. Редкие люди шли по горло в воде и вдруг исчезали, проваливались в люки. Управдом сидел на заборе с багром и ловил бревна. Он собрал их много сажен, потом все продал, и его арестовали. Меня тогда поразила эта несправедливость. Но, действительно, нельзя допускать, чтобы отдельные люди извлекали деньги из пропадающего имущества. На следующий день было солнечное тихое утро. Занятий не было, и мы пошли на Смоленское кладбище. Там стояли огромные озера, гробы были размыты, их было много на земле. Мы нашли доски вместо весел и, сев каждый в свой гроб, устроили гонки по воде, не разбираясь, было ли что-нибудь в гробах или нет. Твердо помню, что никаких мыслей о недопустимости такой игры не приходило. Мы были по-детски счастливы».^[62]

Из воспоминаний актера Бруно Фрейндлиха: «Днем на углу улицы 3 июля (Садовой) и проспекта 25 октября (Невского) услышал слово – наводнение. Но оно меня не взволновало. А когда дошел до Казанской, там уже стихия. На Демидовом ^[63] окунулся. Семью застал уже не в квартире, а на третьем этаже. Мимо дома, вдоль Мойки, проплывали бочки, дрова, столы, стулья, шашки с дорожного покрытия. С ребятами ловили все для отопления. Простудился и пролежал, борясь со смертью, пять недель».^[64]

Недавние воспоминания Ирины Николаевны Бенуа: «Пасмурный день 23 сентября 24-го года постепенно превращался в кошмар – ветер гнул деревья на нашем Конногвардейском бульваре, стекла дрожали от потоков дождя, проезжая часть стала заполняться водой, ее становилось все больше и больше, и вот уже лошади идут по брюхо в воде. Первый этаж затопило. Родители с трудом добрались с Невского – извозчики не решались ехать к Неве».

Наводнение 1924 г. до сих пор привлекает внимание историков и краеведов. Недавно опубликованы письма ленинградцев об этом событии по архивным материалам ОГПУ: «Газеты написали, что жертв было 10 человек, но я думаю, что к этой цифре надо прибавить два нуля. Один ужас, какая сила воды была, даже коммунисты молились Богу и крестились от ужаса бури… На Васильевском острове вода была в 3-х этажах, кожевенный завод залит до 4-го этажа. Во время наводнения нас погнали в город на охрану и усмирение бандитов. Некоторые заводы были подожжены и взорваны. Магазины грабили, электричество повредили, телефоны оборвали. Пойманных грабителей расстреливали прямо на улицах без всякого суда… На корабле „Чайка“ у форта „Краснофлотский“ погибло 500 человек. Идет вселение пострадавших от наводнения в квартиры обывателей. У служащих высчитывают из жалованья на наводнение… У нас в библиотеке университета большой разгром. Книги в ужасном виде. Занимаемся просушкой. Вентиляции никакой, и топка не производится».^[65]

1925 г., 3 января – 225 см, 46-е по высоте, необычное – в середине зимы.

В самом начале 1925 г. по сообщениям Главной геофизической обсерватории, на Балтийском море начались сильные штормы. В Ленинграде 3 января ожидалось усиление западных ветров до 14—15 м/сек и подъем уровня в Неве до 2-4 футов (61– 122 см) выше ординара, а в последующие дни – сильные метели и большие снегопады, а также установление санного пути. Вследствие охватившей север и северо-запад СССР оттепели больших морозов ждать не следовало, температура воздуха предполагалась от нуля до восьми градусов ниже нуля.

В 18 часов 30 минут вечера 3 января создалось угрожающее положение. Но вода прибывала медленно: за час она поднялась от 5 футов (152 см) до 5 футов 7 дюймов (170 см). Затем уровень повышался быстрее, и в 22 часа 8 минут был достигнут максимум – 7 футов 7 дюймов (231 см), после чего вода пошла на убыль. В 23 часа 30 минут отмечено 6 футов 8 дюймов (203 см). Ветер изменил направление на северозападное, не уменьшив, однако, силу. Под давлением морских волн Нева вскрылась от устья до Дворцового моста.