Несильно беременна
Шрифт:
— Ты что-то от меня скрываешь? — спросил его заинтересованно.
— Ничего из того, чего тебе следовало бы знать, — рыкнул он.
Ого. Не только у меня сердце не на месте. Игната тоже зацепило. И, судя по всему, не слабо. Но он еще держится. Храбрится.
Ничего. Наступит время, выложит все как миленький. Следует присмотреться что происходит вокруг друга.
— Туше, — поднял руки. — Ни ты, ни я не хотим ковыряться в своих душевных ранах.
— У меня нет никакой раны.
— Расскажешь об этом своей бабушке.
— У меня нет никакой
— Но была. Тебя же не в капусте нашли.
— Под дверью роддома, — ответил он.
— Даже если так, то ты вырос хорошим человеком, — решил, что стоит закругляться. Разговор по поводу детства Игната являлось больной темой. Да и кому бы понравилось вспоминать о годах, проведенных в доме малютки, а затем в интернате для детей-сирот.
— А твой сын вырастет без отца. И не потому что его у него нет, а всего лишь из-за глупого донкихотства и обыкновенной твердолобости, — мстительно произнес Игнат, с вызовом глядя на меня. Следил, задел или нет?
Задел. Еще как задел. Прошелся по самому больному. Не один раз цепляя за живое. Другому на его месте уже давно врезал бы. Правда болезненна. До одури.
От замечания друга в жилах моментом вскипела кровь.
Именно на это надеялся Игнат. Только я давно уже не мальчишка, которого легко подловить на слабо.
В последний момент сумел сдержаться. Не позволил гневу прорваться наружу.
— Считаешь, что вправе судить меня?
— Полагаю, что имею право предостеречь от ошибки, — пустой бокал звякнул о стекло стола. Игнат скосил глаза на звук.
Я задумался, глядя глубоко в себя. Вспоминая свое прошлое, размышляя о будущем.
Своего отца я не знал. Долго о нем не знал. До самой маминой смерти. Всегда думал, что он капитан дальнего плавания. Или летчик-испытатель. В крайнем случае геолог. Погиб при исполнении задания. А потому не приезжает к нам. У меня сложилось такое ощущение, исходя из маминых слов, когда однажды спросил о нем. Она расплакалась, стоило услышать вопрос. Ответила что-то невнятное. Я и домыслил себе все остальное.
А спустя некоторое время в нашем доме появился Поклонский. Поджарый, все время озирающийся мужчина. Которого мне велели называть по имени отчеству. Он долго меня не замечал, а если я попадался на его пути, то прогонял. Мог и затрещину дать и в зубы сунуть. Для него, после зоны, это было в порядке вещей. Однажды он поколотил мать. Я тогда впервые полез в драку на взрослого. За что получил по первое число. Очутился в больнице. Так случалось несколько раз. Пока я не поумнел и не научился уворачиваться. Просил маму уехать вместе, только разве спрячешься от того, кто держал за тестикулы весь криминальный мир города и снабжающего зону деньгами. Как стало мне позже понятно Поклонский был главным казначеем и держал общак.
Уроки Поклонского, его философию и приемы я усвоил еще в глубокой юности. Перенял и усовершенствовал. Втайне надеялся отомстить за все содеянное. Мечтал, что наступит тот день, когда мы с мамой сможем от него сбежать. Однако
И тогда началась наша война не на жизнь, а на смерть, которая ни к чему хорошему не привела. У Поклонского было много активов, а я оказался чересчур живучим. Враждовать до бесконечности нереально. Жизнь расставила все на свои места, унеся моего врага на небеса и без моей помощи.
Узнав о кончине злейшего врага я даже не радовался. А вот облегчение испытал.
— О чем задумался? — Игнат отвлек от мыслей.
— Ты все так же отслеживаешь место нахождения Марины?
— Обижаешь, начальник. Не только отслеживаю местонахождение, но так же веду контролирую весь периметр вокруг ее дома.
Глава 90
Морские волны ритмично ударяли в сваи пирса, разбиваясь о них с оглушительным шумом. Ветер трепал мои волосы, еще недавно спрятанные под косынку. Она не выдержала борьбы со стихией, сползла на шею.
Я любила ходить по берегу. Но еще больше мне нравилось углубляться в море. Когда с трех сторон бушует первородное начало жизни это будоражит нервы. Бодрит и заставляет отвлечься. От невеселых дум.
Свобода. Вот она вокруг меня. Я вольна идти куда хочу. Делать что пожелаю. Распоряжаться своим временем.
Теперь его у меня достаточно. А иной раз даже в избытке.
Разве не этого я хотела, когда рвалась из дома Андрея?
Что пожелала, то и получила.
Только почему свобода не радует? От нее не кружится голова. Она не пьянит и не заставляет визжать от восторга.
Почему?
Я искала ответы на свои вопросы и не находила.
Тосковала, зябко кутаясь в теплую кофту. У моря всегда прохладно. А мне болеть никак нельзя. Неосознанно положила руку на порядком выступающий живот. И тут же ощутила слабый толчок в ладошку.
Мысленно заулыбалась.
Еще недавно я не могла себя представить беременной, а теперь не представляла иного состояния, нежели то, в котором находилась. Каждый день приносил мне новые эмоции. Всегда разнообразные и яркие. В своем интересном положении стала чувствовать все на порядок острее. Радость, печаль, ожидание воспринимались как нечто изысканное, ранее не переживаемое.
Жаль, что не с кем их разделить.
Рядом не было человека, которому могла открыться и рассказать что чувствую. О чем мечтаю. Каким вижу своего ребенка.
Не проходило ни одного дня, чтобы я не вспоминала об Андрее. Не размышляла чем он занимается. Куда едет. Что делает.
Эти мысли преследовали меня постоянно. Отвлекали. Заставляли гадать на кофейной гуще. К сожалению, настоящей гадалкой я не была, а кофейная гуща отличалась повышенной молчаливостью.
Солнце неустанно катилось к закату. Рядом с водой холодало гораздо быстрее чем на суше.