Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела
Шрифт:
«Полное и всестороннее ознакомление с трудностями поэтического творчества, несомненно, отобьет у непризванных охоту заниматься несоответствующим их таланту делом».
«Научиться писать стихи нельзя» – вот формула Абрамова. Книжка его – очень грамотно составленная небольшая антология современной тогдашней русской поэзии. Его толковая книжка и написана для того, чтобы защититься от потока стихотворений, заливающих издательства. Но поток не перестал быть мощным.
Вернемся к Асееву.
Больше, чем содержанием письма, я был поражен его внешним видом. Письмо было написано мельчайшим четким прямым женским почерком на светло-сиреневой бумаге с темно-лиловыми каемочками и уложено в крошечный конвертик, тоже сиреневый и тоже с каемочками. Писем на такой бумаге и в таких конвертах я в жизни не получал.
Конечно,
Кроме того, поэт ничего не ищет. Творческий процесс – это, скорее, процесс отбрасывания, отбора тех молниеносных, проходящих в мозгу сравнений, мыслей, образов и слов, вызванных рифмой, аллитерацией.
Лефовцы говорили: мы обладаем «мастерством». Мы – «специалисты» слова. Это мастерство мы ставим на пользу советской власти, готовы рифмовать ее лозунги и газетные статьи, писать фельетоны в стихах и вообще сочинять полезное.
Оказалось, что для настоящих стихов мастерства мало. Нужна собственная кровь, и пока эта кровь не выступила на строчках – поэта, в настоящем смысле слова, нет, а есть только версификатор. Поэзия – судьба, а не ремесло.
Евтушенко написал стихотворение «Карьера» – многословное, не очень верное с фактической стороны. На эту же самую тему исчерпывающим образом высказался Блок, прозой. Он сказал: «У поэта нет карьеры. У поэта есть судьба». Вот уровни суждений двух поэтов по одному и тому же вопросу.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Я стал ходить во Дворец труда, в кружок при журнале «Красное студенчество», которым руководил Илья Сельвинский.
Здесь была уже сущая абракадабра. Мне хотелось больших разговоров об искусстве – меня угощали самодеятельными ямбами Митрейкина [119] . Эти ямбы обсуждались подробно. Каждый слушатель должен был выступать. Заключительное слово произносил сам «мэтр» – Сельвинский, откинувшись на стуле, он изрекал после чтения первого ученика:
119
Митрейкин Константин Николаевич (1905–1934) – поэт, автор сборников «Бронза» (1928), «Я разбиваю себя» (1931), «Штурм неба» (1934) и др.
– Во второй строфе слышатся ритмы Гете, в третьей – дыхание Байрона.
Первый ученик Митрейкин, давно потерявший способность краснеть, самодовольно улыбался. Это было еще хуже ЛЕФа. Дважды послушав «тактовые» откровения Сельвинского и приватные беседы поэтов друг с другом во время «перекусов», я перестал ходить в «Красное студенчество».
Конструктивисты выпустили три сборника с претенциозными названиями: «Мена всех», «Госплан литературы», «Бизнес».
Услуги теоретика при конструктивистах выполнял Корнелий Зелинский [120] .
120
Зелинский Корнелий Люционович (1896–1970) – литературовед, критик, один из организаторов группы конструктивистов.
Борис Агапов, в будущем неплохой очеркист, журналист, участвовал в «Госплане литературы» как поэт.
Попытка записать стихотворение так, как оно говорится, приводила к следующим «достижениям»:
Нночь-чи? Сон…ы! Прох?ладыда!Здесь в аллейеях загалохше? го сад…ыИ доносится толико стон…ы гит-таорыТаратинна! Таратинна! тэн!Девушки снегур(ы)ки галаз(ы)ками колютсяЗаайчики моолютца, плаачиит снег.121
Агапов
Все это знал еще Тургенев.
Понимая, что наблюдение такого рода можно «обыграть» только иронически, Тургенев вложил стихотворную тираду в уста комического персонажа. Тургенев чувствовал русский язык много лучше, чем его потомки.
В «Конторе» («Записки охотника») есть такие «конструктивистские» находки:
«Сидел дюжий парень с гитарой и не без удали напевал известный романс:
Э-я фа пасатыню удаляюсьАта прекарасаных седешенеха мест»и проч.
По образцу лефовцев конструктивисты готовили «смену». Молодые ученики Сельвинского назывались «констромольцами». Сколько-нибудь значительных поэтов из них не вышло.
Зато объявили себя конструктивистами Антокольский [122] , Багрицкий [123] и Луговский [124] .
Прозаик Николай Панов [125] здесь назывался поэт Дир Туманный, сочинивший поэму «Человек в зеленом шарфе». Поэма была издана «Кругом».
122
Антокольский Павел Григорьевич (1896–1978) – поэт, автор поэмы «Коммуна 71 года» и др. стихотворений, отличающихся стремлением к историко-культурным обобщениям.
123
Багрицкий (наст. фам. Дзюбин) Эдуард Георгиевич (1895–1934) – поэт, автор стихотворений, проникнутых героикой Гражданской войны.
124
Луговский Владимир Александрович (1901–1957) – поэт, автор стихотворений, воспевавших романтику Гражданской войны и социалистического строительства.
125
Панов Николай Николаевич (пс. Дир Туманный) (1903–1973) – поэт, прозаик, в 1920–1922 был организатором группы презантистов, затем входил в ЛЦК, в сб. «Госплан литературы» (1924) опубликована его поэма «Человек в зеленом шарфе».
Чувство языка подвело Сельвинского и тогда, когда конструктивисты сделали публичное заявление, что они не «попутчики». Они оскорблены этим бытующим термином. Они «сопролетарские писатели». Трудно найти столь неудачный, в его звуковом качестве, термин.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Мы хотели знать, как пишутся стихи, кто их имеет право писать и кто не имеет. Мы хотели знать, стоят ли поэты своих собственных стихов, хотели понять тот удивительный феномен, когда плохой человек пишет стихи, пронизанные высоким благородством. И чтобы нам объяснили – для чего нужны стихи в жизни. И будут ли в завтрашнем дне?
А вместо этого нас угощали ритмами Митрейкина, восходящими к интонациям Гете. Или литературными сплетнями, где все единомышленники были гениями, а все литературные враги – бездарностями, ничтожеством и завистниками.
Всю жизнь я мечтал, что встречу человека, которому буду подражать во всем, на которого буду молиться, как на Бога. Такого человека я не встретил.
Я поздно понял, что в глазах современников оценка поэта, писателя неизбежна другая, чем у «потомков». Помимо таланта, литературных достоинств, живой поэт должен быть большой нравственной величиной. С его моральным обликом современники не могут не считаться. Наиболее известные примеры – Гейне и Некрасов. Нравственный авторитет собирается по капле всю жизнь. Стоит только оступиться, сделать неверный шаг, как хрупкий стеклянный сосуд с живой кровью разбивается вдребезги. На этом пути не прощают ошибок.