Несколько шагов до прыжка
Шрифт:
Пресса обвиняла всех — и его самого, и Литу, и тренера Дамблдора — и пророчила, что после этого Ньют на лёд не вернётся.
На британский — и не вернулся.
Персиваль связался с ним примерно через год после того чемпионата и для начала просто пригласил в кафе. И говорили они в тот день, как припоминал Ньют, о чём угодно, кроме льда, катания, соревнований и травм. Ньюта это приятно удивило: естественно, он прекрасно знал, что Персиваль Грейвз — человек серьёзный и практичный, и уже настроился на то, чтобы обсуждать во время встречи именно дела. Но тот о них не упоминал вообще. И во
А к третьей встрече Персиваль, видимо, устал играть в кошки-мышки и выложил карты на стол.
«Я не так давно работаю в этом направлении, — сказал он тогда, явно по привычке вертя чашку с кофе на блюдце. — И последние несколько выступлений моих подопечных дают прессе — и не только ей — шикарный повод думать, что мне не стоило уходить со льда именно в тренеры. И я понимаю, что моё предложение ты можешь швырнуть мне в лицо, но мне кажется, тебе не хотелось бы заканчивать карьеру… так. Хотя бы подумай».
Ньют думал довольно долго. Настолько долго, что, не будь у него в анамнезе сложной травмы, такое длительное размышление можно было бы счесть и неприличным, и непрофессиональным. А потом написал Персивалю, что он согласен.
Тесей его одобрил. Он-то, конечно, в травме Ньюта его самого не винил, хотя Ньют прекрасно знал: приложи он больше усилий и умений — и ничего бы не было. И когда Ньют объявил о своём решении, Тесей только хлопнул его по плечу, заставляя слегка пригнуться к земле, и бодро выдал, что Ньюту и правда будет лучше «свалить под чьё-то крыло, подальше от Лестрейндж и Британии». Литу он терпеть не мог — с самого момента знакомства с ней, когда они встали в пару и поехали на первый Чемпионат среди юниоров. И за последний год нет-нет, да и мог начать зудеть, что «как в воду глядел», и что «до добра она тебя не довела».
Персиваль предлагал Ньюту уйти в одиночники, от чего тот наотрез отказался. Ещё в самом детстве, когда он просто тренировался один, его подтачивало изнутри противное чувство лёгкой неуверенности, отсутствия опоры — и приходилось признать, что он так и не смог это преодолеть. Быть одиночкой в жизни у него получалось. На льду — нет.
И тогда Персиваль поставил его в пару с Тиной Голдштейн — довольно высокой для парницы девушкой, у которой тоже совсем не ладилось с одиночным катанием.
Поначалу Ньюту казалось, что всё хорошо. Да, Персиваль требовал от них очень многого, заставлял работать даже не до седьмого, а до двадцать седьмого пота, совершенно не щадил, а изредка даже бывал несдержан в выражениях, но Ньют был за всё это ему очень даже благодарен. Он считал, что тренер и должен быть таким и вести себя так. Дамблдор вон их с Литой иногда жалел и давал куда больше отдыха — и что из этого вышло?
Идеи их хореографа, мадам Пиквери, Ньют вообще воспринимал чуть ли не с детским восторгом — она всегда знала, что и как нужно показать именно в этот момент музыкальной композиции, и могла терпеливо объяснить, почему под такой ритм больше подходит вращение, а под другой — дорожка шагов. И Ньют чаще всего был с ней согласен. Как бывшая балерина и при этом страстная поклонница фигурного
Да и с Тиной у Ньюта как-то почти сразу сложились тёплые отношения. Они неплохо понимали друг друга, могли спорить насчёт элементов, но всегда приходить к общему знаменателю, и даже то, что Ньюту было тяжеловато выполнять с ней и поддержки, и выбросы, не казалось ему такой уж большой проблемой.
В первый год.
А потом пошли региональные турниры, и Ньют думал, что на четвёртое место они вышли каким-то чудом. Тем же чудом умудрились занять последнюю проходную позицию на Чемпионате страны и поехать на Четыре континента. Даже на Мировой в итоге выехали. А там — не прошли в произвольную.
«У вас всё ещё хромает синхрон, — безжалостно говорила им Серафина. — На все четыре ноги».
Персиваль ничего не говорил, но было достаточно и выражения его лица, и того, как он сжал кулаки, взглянув на оценки.
На следующий год вышло получше: тринадцатое место по итогам двух программ Чемпионата мира, при этом десятое в короткой. Ньют даже позволил себе перестать думать, что это он всё портит — несмотря на то, что колено во время всех прокатов его уже не беспокоило — и начать надеяться, что ещё несколько лет, и они притрутся друг к другу, скатаются, наконец…
«Я не слепец, Ньют, — невпопад ответил Персиваль, когда Ньют поделился с ним этими мыслями. — Не слепец. И уже вижу, что этого не случится. Но у меня есть кое-какие планы, как можно было бы исправить ситуацию, так что не переживай».
У Персиваля была масса достоинств, но Ньют считал главным из них то, что он мог безжалостно ругать их на тренировках, однако на самих соревнованиях слова дурного не говорил, даже если прокат оказывался крайне неудачным. Как тогда, на втором их чемпионате, где во время исполнения короткой программы Тина упала с одного выброса и со второго прыжка. Зря они решились на тройной риттбергер.
По возвращении в Штаты Персиваль усадил перед собой всех, кто на тот момент у него тренировался — всех четверых, обе пары — и совершенно неожиданно для Ньюта предложил им поискать себе в тренеры кого-то другого, пока не поздно. Выслушав горячие и местами злые отказы — не впервые предлагал — он вздохнул и обратился к сестре Тины Куини, которая со своим тогдашним партнёром, Патриком Абернати, даже до Четырёх континентов не доехала.
«Попробуешь с Ньютом? — спросил он её. — А Абернати я кого-нибудь найду. Обязательно. И Тине».
Ньюту это казалось безумием. Разумеется, они с Кунии были хорошо знакомы, можно было даже сказать, что дружили, но вот так? С бухты-барахты? Оставляя Тину и Патрика без партнёров на какое-то время?!..
Но Тина заявила, что сама себе найдёт. А Патрик выдал, что давно хотел попробовать себя в одиночном катании, но опасался расстроить Куини.
Партнёр для Тины нашёлся быстро, и с ним, длиннокосым и рослым блондином, Тина на льду смотрелась ярче, чем с Ньютом. Выгоднее. Красивее, если уж на то пошло. А ещё он был и выше, и крепче Ньюта, так что проблем с поддержками, подкрутками и выбросами не возникло.