Несокрушимые
Шрифт:
«Восстань, Боже, защити дело Твоё от врагов Твоих; да будут они, как солома перед ветром. Погони их бурею Твоею и приведи в смятение, да посрамятся они на веки и погибнут».
Ударили колокола лаврских храмов, их благовест слился с человеческими голосами в одном торжественном звучании. Поражённые увиденным передовые казаки остановились, шедшие за ними пали на колени и принялись креститься. Заметив это, Иоасаф дал знак, по которому наступила тишина, и сказал несколько слов из покаянного псалма. Монахи на стенах согласно повторили за ним:
— Избави меня от кровей, Боже, Боже спасения моего, и язык мой восхвалит правду Твою!
Повторили другой раз, третий, четвёртый... Их поддержал кое-кто из казаков, сначала шёпотом, потом громче, громче. Постепенно к ним
— Избави меня от кровей, Боже...
Этот хор некому было унимать, ибо казацкие начальники тоже опустились на колени и включились в общий молебен. Атаман Епифанец, зная упрямый нрав своих вояк, только беспомощно развёл руками, и сам Лисовский, которому приходилось встречаться с беспричинными проявлениями благочестия у разбойной вольницы, стеганул коня и умчался в лагерь.
Тем и завершился казацкий приступ. В то утро с обеих сторон более не прозвучало ни одного выстрела. Казаки чинно отошли, монахи без страха отворили крепостные ворота и вышли на поле ночной битвы, чтобы позаботиться об убитых и раненых.
В числе прибранных оказался казак Тишка. Его, потерявшего много крови, принесли в лавру почти бездыханного, но после забот отца Корнилия и его молодых прислужников он быстро пришёл в себя и стал по привычке визгливо ругаться. Более всего доставалось Брушевскому, а с ним и всем поганым иноверцам, посягающим на казацкую честь. Монах Афанасий пытался настроить крикуна на мирный лад, его интересовали причины неожиданной набожности, проявленной казаками в утреннем приступе.
— Казак, он как малое дитё: чист сердцем и для Божьего слова завсегда открытый, — объяснил Тишка, — ему только добрых пастырей не хватает. А где их взять, если литвина сверху пережимает? Особливо когда зловредная, навроде того пана... — Свернул всё-таки на своё и, зыркнув по сторонам, шепнул Афанасию: — Слышь, брат, сведи меня к воеводе, научу, как Брушевского словить, он много чего знает.
С Долгоруким Тишка повёл себя хитренько, словно ведал об его задиристом нраве, рассказал о поношениях литовского пана, от себя ещё немало чего прибавил и так разозлил воеводу, что тот готов был хоть сейчас бежать на поиски обидчика. Осторожный Голохвастов принялся остужать князя; собаке, сказал, вольно и на владыку лаять, а Тишка нового маслица подлил: грозился-де пан скоро всех казаков за ненадобностью прогнать, не иначе как что-то пакостное удумали злодеи, и казакам то обидно, что паны своё гнут, от них замышления утаивая. Видя, как Голохвастов недоверчиво качает головой, Тишка обратился к нему:
— Напрасно твоя милость сомневается, дело верное: Брушевский со своей хоругвью у оврага стоит, я ваших людей прямо к панской лежанке подведу, он и пикнуть не успеет.
— Уж больно ты настырен, — тяжело вздохнул Голохвастов, — твоя-то в чём корысть?
Тишка показал на окровавленные тряпки.
— Хочу со своим обидчиком свидеться. Пан дюже гордый, может, чего не схочет сказать, так пущай ваши милости мне его отдадут для разговора. Вот и вся моя корысть.
Как ни сомневался Голохвастов, но, видя, что не остудить ему князя, пошёл готовить ночную вылазку. С наступлением темноты к Мишутинскому оврагу вышло два отряда. Один возглавил сам Долгорукий, с ним и Тишка, которому приказали молчать, чтоб до времени не спугнуть врага. Второй отряд, совсем маленький, двинулся левее. Задача у него была простая: воспрепятствовать подходу ляхов с Красной горы, а как выполнить сию задачу малым числом, на то у него имелось своё средство. До польского лагеря добрались без происшествий, там, после сегодняшней ночной битвы, нападения не ждали, к тому же ещё не кончились запасы разграбленного Пивного двора — в общем, гуляли. Брушевский принимал у себя стоявшего по соседству ротмистра Суму. Хозяином он оказался никудышным: всё время бахвалился и ругался, не давая гостю раскрыть рта. Тот и сам был не прочь наплести три короба, да глоткой не вышел, все его попытки перекрывались мощными раскатами говорливого пана, так что оставалось только маяться и молчаливо злиться. Под конец не выдержал Сума:
— С
— Это так, мою глотку на десять вёрст слышно, — похвалился Брушевский и гаркнул так, что палатку напружило. Выругался Сума и отправился восвояси.
— Ты куда? — рванулся за ним Брушевский, и лишь только появился в светлом проёме палатки, Тишка радостно выкрикнул: «Вот он!» Сума тотчас отпрыгнул в сторону, Брушевский грозно повторил свой вопрос вслед исчезнувшему товарищу. Тут на него и набросились. Силён был пан и увёртлив, в схватке досталось многим, но всё ж спеленали как миленького. А с вояками его управились и того быстрее: разогнали прежде чем те что-то поняли. Самым проворным оказался Сума — словил коня и помчался за подмогой. От этого места до Красной рукой подать, ляхи мигом отставили гульбище и всей оравой поскакали на выручку. Худо пришлось бы Долгорукому и его людям, рассеявшимся по польскому стану, доберись до них подмога. Но Бог уберёг, а вернее того — «троицкий горох», рассыпанный другим отрядом на подходе к Княжьему полю. Стали спотыкаться ляшские кони и с диким всхрапом валиться на землю, подминая под себя седоков. Ночь огласилась криками ужаса, ибо никто не мог понять, почему бесятся кони и где находится неведомый страшный враг. Долгорукий, вовремя оценив обстановку, дал команду на отход. Отряд вернулся в лавру, не потеряв ни одного человека.
С Брушевским поначалу вышла незадача. У обычно говорливого пана вроде как язык укоротился, даже на обычную ругань не хватало; на все вопросы пан упрямо молчал, лишь теснее сдвигал кустистые брови. Долгорукий не стерпел:
— Ты, видно, своим похвалой подавился. Что ж, если слов для князя жалко, пусть тебя холоп разговорит!
И послал за Тишкой. Тот против литовского ротмистра росточком вдвое меньше, голоском и того тоньше, но приступил к нему без страха — известно, спутанного медведя и овца щиплет. Я, сказал, с твоей милостью долго возиться не стану, сначала уши пообрубаю, опосля в отхожую яму спущу и на общий погляд выставлю, а как постоишь оплёвышем, на стенке привешу. Будешь говорить? Брушевский только злобно зыркнул глазами. Тишка и впрямь не замедлил, взмахнул ножом и отчекрыжил панское ухо. Тут и показал литовский пан всю силу своего голоса.
— Теперь будешь говорить?
Брушевский за рёвом вопроса не услышал, но догадался, ибо Тишка уже за второе ухо схватился. Выпалил скороговоркой:
— Всё скажу, что пан захочет.
Тишка довольно усмехнулся:
— Недорого мне панское звание досталось. Скажи-ка, почему это в казаках скоро надобности не станет?
Брушевский застонал, кровь с головы лилась ручьём. Тишка не разжалобился, из него по милости пана тоже вчера немало вытекло, потянулся за ножом.
— Скажу, скажу, — поспешил тот и снова затих, словно набираясь силы.
— Ну же?!
— Лисовский под монастырские стены копает и, слышно, скоро закончит.
— А казаки при чём?
— Не при чём. Когда стены падут, он и без них обойдётся...
Брушевского тотчас отвели к Долгорукому. Князь сморщился при виде окровавленного пана и сочувственно покачал головой, но, как узнал о признании, отбросил всякие политесы. Где подкоп? Откуда ведётся? И куда, в какую сторону? Увы, Брушевский ничего такого не знал. Дело, сказал он, сугубо тайное, о нём только Лисовский и сам гетман ведает. Лукавил хвастливый пан или говорил правду, судить трудно. Долгорукий на всякий случай снова препоручил его заботам Тишки, а сам спешно созвал совет.
Известие о подкопе взволновало и воевод, и старцев. Стали гадать, призвали хитрецов, чтобы думали насчёт противодействия вражеским козням. Те долго совещались и сошлись на том, что копают к Святым воротам, туда самый ближний выход от Служень оврага и, значит, удобно скрыть работы. Предложили снарядить отряды землекопов для рытья под стенами земляных колодцев, откуда можно прослушивать звуки ведущихся работ. Колодцы так и назывались — слухи. Воеводы согласились, в главные слухачи определили пушечного мастера Власа Корсакова. Желая знать о подкопе наверняка, Долгорукий и 1олохвастов решили сделать вылазку за языком.
Перекресток
Проект «Поттер-Фанфикшн»
Фантастика:
фэнтези
рейтинг книги
