Несостоявшаяся битва

Кимхе Джон

В связи с этим не следует удивляться, что предупреждения, высказанные генералом Айронсайдом в Варшаве, где он заявил немцам, что Англия поможет Польше, были восприняты нацистскими заправилами довольно скептически, ибо это был не первый случай, когда немцы убеждались в двойственности англо-французской политики. Несколькими неделями ранее произошел любопытный эпизод, когда Риббентроп назвал блефом заявление Боннэ. И тон, который немцы приняли по отношению к французам, был совершенно иным, чем тон слащавого благоразумия, который был характерен для переговоров Вольтата в Лондоне. [48] Обмен мнениями с французами начался с ноты французского правительства, которая была вручена немецкому послу в Париже 1 июля министром иностранных дел Франции Боннэ. В этой ноте министра иностранных дел Франции

делалась ссылка на переговоры, которые Боннэ вел с Риббентропом во время его визита в Париж в декабре 1938 года, и в решительной форме говорилось, что Боннэ считал своим долгом «совершенно определенно заявить, что любая акция, в какой бы форме она ни проявилась, которая будет иметь тенденцию изменить статус-кво Данцига и тем самым вызвать вооруженное сопротивление со стороны Польши, приведет в действие французско-польское соглашение и обяжет Францию оказать Польше немедленную помощь».

48

В июне—августе 1939 г. представители Англии в строгой тайне вели переговоры с Германией через приехавшего в Лондон уполномоченного Гитлера Вольтата. В переговорах с английской стороны участвовали некоторые министры, а с германской — их продолжал немецкий посол Дирксен. Обсуждалось заключение широкого соглашения, которое предусматривало разделение между Англией и Германией «сфер влияния» в мировом масштабе, отказ Англии от гарантий, выданных Польше, и «канализация» германской агрессии на Восток, против Польши и СССР. — Прим. ред.

Ничто не могло быть более ясным, более твердым, более обманчивым и лживым с точки зрения истинных намерений Франции. Это стало очевидным уже из того, как Боннэ отверг даже совершенно ограниченные операции, предложенные генералом Гамеленом во время визита польского военного министра в Париж в мае. Что же тогда заставило Боннэ неожиданно предпринять такой вызывающий шаг? Для того чтобы произвести впечатление на Риббентропа и немцев? Боннэ, должно быть, лучше знал. Или для того, чтобы вызвать какую-то реакцию со стороны немцев, которую Боннэ, должно быть, предвидел? Может, он действительно искал новые аргументы, чтобы использовать их против опять выдвинутых предложений о прямой французской помощи полякам в случае военного конфликта между Польшей и Германией? Ответ мы получим при рассмотреннии последовавших за этим событий.

Риббентроп заранее знал об этой ноте (не было ли это частью сценария Боннэ?) и предупредил немецкого посла в Париже барона фон Вельчека о том, как он должен себя вести, когда Ёоннэ вручит ему ноту. Позже Вельчек докладывал Риббентропу, что ему представилась возможность довольно подробно изложить Боннэ ответ германского министерства иностранных дел и предостеречь Боннэ относительно «катастрофической политики, в которую, очевидно, Франция позволяет себя втягивать, следуя в кильватере за англичанами, при наиболее неблагоприятных условиях».

Но это было только началом подготовленного диалога. 13 июля, как раз когда Вольтат готовился к выезду в Лондон с совершенно иной миссией, Риббентроп написал личное письмо Боннэ в Париж в виде ответа на официальную ноту от 1 июля. Он также напомнил об их переговорах в Париже в декабре 1938 года. Боннэ тогда говорил ему, что Мюнхенская конференция коренным образом изменила отношение Франции к Восточной Европе и впредь Франция будет признавать Восточную Европу как «сферу интересов Германии». Этой позиции Германия придерживается и теперь. Политика Германии на Востоке — это дело Германии и не касается Франции; «соответственно, правительство рейха не считает себя обязанным обсуждать с французским правительством вопросы германо-польских отношений, еще меньше признавать за Францией право оказывать какое-либо влияние на вопросы, связанные с определением судьбы немецкого города Данциг». А на тот случай, если кто-либо из коллег Боннэ все еще имел какие-то сомнения, Риббентроп добавил, что «на нарушение территории Данцига Польшей или на любую провокацию со стороны Польши, которая несовместима с престижем германского рейха, последует ответ в виде немедленного германского вторжения и уничтожения польской армии».

Боннэ получил ответ, какой он хотел. Однако игра на этом не закончилась. 25 июля, когда у него уже не могло быть никаких сомнений относительно нежелания Франции открыть второй фронт ради Польши, Боннэ ответил Риббентропу личным письмом. Оно было составлено в еще более

сильных выражениях; в нем подчеркивалось, что честь Франции обязывает ее прийти на помощь Польше, особенно в связи с проблемой Данцига. Если поляки видели это письмо (а Боннэ наверняка сделал так, чтобы они увидели его), оно должно было вызвать у поляков чувство облегчения и уверенности. Эти же чувства оно вызвало и у Гитлера. Только он все это воспринял иначе, ибо через эту личную переписку с Риббентропом Гитлер передал Боннэ документ и обоснование, в которых нуждался Боннэ, чтобы быть уверенным, что со стороны Франции не последует никаких эффективных акций с целью оказания помощи полякам.

Однако политические деятели и дипломаты не были одиноки в их беспечном неверии, что война может разразиться в ближайшем будущем. Генерал Дилл, начальник учебного центра Олдершот, один из способнейших английских генералов, который, как полагали, будет назначен командующим английскими экспедиционными силами в случае возникновения войны, 31 июля посетил генерала Кеннеди в военном министерстве. Их беседа касалась возможности войны в будущем. Дилл считал маловероятным, что Гитлер решится на войну с Англией вследствие осуществления своей политики на континенте. Опасность заключалась в том, что, «играя слишком близко к обрыву над пропастью», он мог соскользнуть с обрыва.

Однако, как мы увидим, Гитлер этого не боялся. Несмотря на предостережения со стороны большей части своих советников, генералов, разведки и «-миротворцев» из немецкого министерства иностранных дел и генерального штаба, Гитлер придерживался своей точки зрения, что ни англичане, ни французы не придут на помощь полякам. Почему Гитлер был так уверен, идя на риск в то время, когда он мог потерять все, находясь в зените своей власти?

Ибо, вступая на путь войны с Польшей, карты сложились бы решительным образом против него в первые три-четыре недели, и он мог бы потерять буквально все, если бы англичане и французы предприняли контрнаступление против его ослабленной обороны на Западе.

4. «Но вы же хозяева положения»

Утром 14 августа Черчилль в сопровождении генерала Спирса прибыл в Париж в качестве гостя заместителя главнокомандующего генерала Жоржа, чтобы ознакомиться с французской обороной на линии Мажино. Когда они ехали через Булонский лес, чтобы позавтракать в спокойной обстановке, они еще не могли знать, что в это время Гитлер информировал своего главнокомандующего генерала Браухича и начальника штаба генерала Франца Гальдера о дальнейшем ходе и предполагаемом характере событий. Однако не было необходимости заглядывать в кабинет Гитлера в Оберзальцберге, где проходило это совещание, так как и Черчилль, и Жорж были уверены, что война уже почти на пороге, если союзники еще раз не капитулируют по всем пунктам немецких требований. Они оба считали, что послемюнхенская передышка была с выгодой использована немцами; особое впечатление на них производили докладные о крепости немецкого Западного вала — линии Зигфрида — вдоль французской границы.

16 августа Черчилль встретился с Гамеленом, который в это время руководил маневрами в Эльзасе, и через десять дней вернулся в Париж с чувством обретенной уверенности в результате ознакомления с французской обороной и с общим моральным состоянием французских вооруженных сил. В Париже Черчилль пригласил генерала Жоржа на завтрак. Французский генерал пришел к нему, прихватив с собой полный обзор обстановки. Он подробно охарактеризовал развертывание французских и немецких армий и дал оценку боевых возможностей дивизий.

Мы теперь знаем, что разведывательные данные, которыми располагал генерал Жорж, о Западном вале (линии Зигфрида), а тем более о размещении там немецких войск, сильно преувеличивали фактические силы немецкой обороны в то время. И даже в тех условиях Черчилль был поражен увиденным. «Но вы же хозяева положения», — сказал он Жоржу.

Фактически это было верно, не говоря уже о тех цифрах, которые поразили Черчилля. Численно французы на Западном фронте сильно превосходили немцев по всем родам войск и вооружения. У них было в пять раз больше солдат, чем у Германии на Западе; они были лучше обучены и значительно лучше обеспечены и оснащены. У французов было полное превосходство в бронетанковых войсках, поскольку у немцев на Западе танков вообще не было. Французы (вместе с англичанами) имели значительное превосходство в воздухе и еще большее — на море. В течение трех недель сентября «ворота» в Германию оставались открытыми для французских армий, английской авиации и военно-морского флота.