Несостоявшаяся битва

Кимхе Джон

Причины этого очевидного молчания и примирения с планами Гитлера объяснены генералом Гальдером в его меморандуме следственной комиссии немецкого бундестага уже после войны. В нем он дает письменные показания, касающиеся участников оппозиции Гитлеру в целом, и доктора Этцдорфа, впоследствии немецкого посла в Лондоне, в частности. Гальдер сослался на меморандум, который был составлен фон Этцдорфом осенью 1939 года, однако то, что сказал Гальдер, ясно относилось в равной степени к той позиции, которую заняли руководители оппозиции после совещания в Оберзальцберге 14 августа. Гальдер писал, что, «точно так же как барон фон Вейцзекер и командование сухопутных сил, господин фон Этцдорф признавал крайние пределы всяческого активного сопротивления Гитлеру: сопротивление не должно поставить войска, введенные в

боевые действия, в невыгодное положение или вызвать для них затруднения. Мы даже не подумали об актах саботажа; наоборот, мы были едины в убеждении, что непоколебимая поддержка немецкого фронта была существенной предпосылкой, если бы предстояли мирные переговоры».

Концепция умышленного приведения Германии к поражению была совершенно чужда немецким генералам, тем более что вопрос шел о Польше, а не об Англии или Франции. Идея «выпороть Гитлера», которую защищал Гизевиус, подразумевала риск контролируемого и небольшого поражения, которое Англия и Франция нанесут Германии, что приведет к свержению Гитлера. Гальдер, а также Остер отвергли эту идею до нападения на Польшу; она рассматривалась только как возможно меньшее зло по сравнению с тотальным поражением Германии от западных союзников. И действительно, впоследствии, в 1944 году, этот вариант был принят как меньшее зло по сравнению с поражением от русских. Однако такой вопрос не возник накануне подготовлявшейся войны против Польши в сентябре 1939 года.

И это все, что может как-то объяснить, почему немецкие лидеры сопротивления не решились сообщить англичанам и французам о решимости Гитлера использовать силу против Польши. Но это не объясняет, почему английская и французская секретные службы не смогли своевременно получить эту точную информацию через свои каналы. Каковы бы ни были причины, ни дипломаты западных держав, ни сотрудники аппаратов военных атташе, ни даже агентурная разведка не подозревали о совещании в Оберзальцберге.

Событие 14 августа прошло незамеченным в Париже и Лондоне. Важнейшая неделя в истории современной Европы была, таким образом, потеряна. До 21 августа Франция не приступала к осуществлению первого из четырех этапов мобилизации.

Гальдер начал осуществление принятых в Оберзальцберге решений уже утром 15 августа. После беседы с фон Вейцзекером он приступил к подготовке и рассылке всеобъемлющих приказов, вытекающих из решений в Оберзальцберге. Он стал по очереди вызывать командующих, чтобы передать им указания лично, принял меры для перевода ставки командования сухопутных сил в штаб-квартиру военного времени, приказал вывести все гражданские рабочие подразделения из выдвинутых районов на западе и осуществил еще сотни других мероприятий, которые должны были своевременно привести вооруженные силы в состояние полной боевой готовности для нанесения удара по Польше 26 августа.

Эти приготовления приняли такие размеры, что больше невозможно было скрывать их. Секретные службы Польши, Англии и Франции были подробно информированы о сосредоточении немецких войск, которое началось задолго до фактического нападения.

Тем не менее ни Чемберлен, ни его военные советники не верили, что Гитлер решится на войну. Им не хватало той информации, которая состояла из политических мотивов, изложенных Гитлером 14 августа. Они были совершенно уверены, что это блеф Гитлера. Англичане были уверены, что угроза мировой войны вынудит Гитлера в последний момент воздержаться от нападения на Польшу.

Однако в сдерживающем факторе Чемберлена отсутствовал один важный элемент, иначе этот фактор сработал бы. В силу этого предполагаемое сдерживающее средство Чемберлена на самом деле превратилось для Гитлера в средство пособничества ему; это был как раз тот пункт, по которому и Чемберлен, и Даладье были едины, и они делали как раз то, чего от них хотел Гитлер: они не предпринимали никаких попыток немедленного вступления в войну. Они стояли в стороне, пока Гитлер громил Польшу, — на самом деле за двадцать дней до начала войны английское правительство почти демонстративно показывало свою незаинтересованность приостановить неумолимый ход событий, связанный с судьбой Польши. Чемберлен был уверен, что Гитлер не хотел войны — он наложил вето на все предварительные военные приготовления своего комитета начальников штабов.

Сразу

же после того, как только Гитлер имел в пятницу беседу с Буркардтом, в субботу и воскресенье с Чиано и в понедельник 14 августа с Гальдером и командующими, внимание немцев было сосредоточено на выяснении реакции англичан. Было известно, что Буркардт будет докладывать Галифаксу; предполагалось, что Чиано проинформирует англичан о содержании беседы с Гитлером, а также ожидалось, что слухи о решении Гитлера применить силу дойдут до английской разведки. Но этого не случилось. Парламент был распущен на каникулы 4 августа. Чемберлен в конце недели уехал на рыбную ловлю, а Хор-Белиша — отдыхать на юг Франции. Галифакс тоже уехал из Лондона. Немцы были склонны что-то заподозрить в этом: слишком уж это походило на хитрый трюк с целью успокоить немцев. Но Гитлер, очевидно, уверился, что это была подлинная беззаботность англичан. Англичане могли объявить войну, если Гитлер нападет на поляков; этот вопрос все еще оставался открытым. Однако не было психологических и практических приготовлений к быстрым действиям ни со стороны французских, ни со стороны английских военно-воздушных сил. Наоборот, по инициативе Гамелена англо-французский объединенный штаб разрабатывал нечто такое, что, по выражению самого Гамелена, означало «боевые операции непровокационного характера». Англичане и французы не собирались предпринимать ничего такого, что вызвало бы контрдействия или ответные удары со стороны немцев.

Чемберлен больше всего был заинтересован в том, чтобы кабинет согласился с такой позицией союзников; а чтобы произвести должное впечатление на сомневающихся в реальности такой возможности, он внес «поправки» в оценку немецких военно-воздушных сил, подготовленную разведывательным управлением штаба ВВС Англии. Цифровые данные, характеризующие немецкие ВВС, которые Чемберлен представил кабинету, оказались в два раза выше тех, которые дал ему штаб ВВС. Из заявления самого Чемберлена мы знаем: он был убежден, что происходившие в то время секретные переговоры с Гитлером и Герингом наиболее многообещающие. Чемберлен верил, что Гитлер «серьезно обдумывал заключение соглашения с нами», и серьезно работал над предложениями, которые Гитлеру показались сказочно щедрыми. Тень решений, принятых Гитлером в Оберзальцберге, не омрачила отдыха Чемберлена на рыбной ловле, пока он не вернулся в Лондон на заседание кабинета министров 22 августа.

19 августа Галифакс писал ему, что, по имеющимся у него достоверным сведениям, немцы предпримут нападение на Польшу 25 августа и поэтому нельзя терять времени. Имеются совершенно точные признаки, сообщал Галифакс премьер-министру, «что господин Гитлер все еще верит, что мы не собираемся воевать или, что альтернативно, он может разгромить Польшу, прежде чем мы вступим в войну». У Галифакса появились сомнения относительно целесообразности любых дальнейших заявлений Англии, поскольку Гитлер явно не верил в них. Тем не менее он предложил обсудить с английским послом в Берлине, не будет ли более эффективным и убедительным для Гитлера, если Чемберлен пошлет ему личное письмо или генерал Айронсайд сам посетит его и предупредит, что это не запугивание, а серьезное предостережение.

Между, тем один из молодых сотрудников Галифакса — Глэдвин Джебб вечером 18 августа принимал у себя дома немецкого поверенного в делах доктора Тео Кордта (очевидно, это тот источник информации, о котором сообщал Галифакс в своем письме премьер-министру). Кордт под воздействием «старого бренди» заверял Джебба, что не будет никакой войны, «так как либо поляки со страху подчинятся требованиям, либо англичане бросят своих польских союзников в беде». Создалось впечатление, отмечает Джебб, что доктор Кордт, «как хороший немец, был убежден в необходимости если не войны с Польшей, то, во всяком случае, показа силы, чтобы навсегда привести Польшу в орбиту Германии». Кордт не сделал никаких намеков, добавляет Джебб, что правительство Германии будет готово пойти на компромисс. «Я должен сказать, что он, кажется, в крайнем случае допускал и мировую войну из-за Польши, если другие державы будут противиться воле Германии», — писал в заключение Джебб. Он высказал также и свою собственную оценку: инстинкт подсказывал ему, что «в данный конкретный момент» Гитлер не пойдет на риск мировой войны из-за польской проблемы.