Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
Шрифт:
У Чемберлена были союзники, об одном из которых надо сказать особо. Это – Жорж Бонне, министр иностранных дел кабинета Даладье, ушедший в отставку вскоре после объявления войны. Французская политика лежит за пределами нашего исследования, но без обращения к фигуре Бонне, жизнь и деятельность которого еще ждут объективного исследования, некоторые вопросы могут остаться без ответа.
Его тоже заклеймили как «мюнхенца» и «предателя». В 1944 г. коммунисты открыто требовали его голову, а бывший главнокомандующий генерал Гамелен прямо обвинил Бонне в связи с врагом, поэтому тот счел за лучшее уехать в Швейцарию. О восторгах, с которыми большинство французов встретило Мюнхенское соглашение, после освобождения предпочитали не вспоминать – более всего сами восторгавшиеся. Искушенный политик, много раз занимавший министерские посты, Бонне не был ни германофилом, ни германофобом. Он исходил из того, что Франции никакая война не нужна, а чтобы предупредить ее, надо жить в мире с соседями и не допустить создания единого антифранцузского фронта. Он выступал не столько против пробританской политики Даладье, сколько против зажигательных речей «беллицистов», и стремился уравновесить этот курс нормализацией отношений с Германией, а если получится, то и с Италией. Лондону было легче повлиять на
361
См. подробнее: Ian Nish. Yoshida Shigeru and Mme Yoshida at the London Embassy// Britain & Japan. Biographical Portraits. Vol. II. Richmond, 1997,
6 декабря 1938 г. Риббентроп приехал в Париж для переговоров с Бонне. Итогом стала совместная декларация о том, что оба правительства «полностью разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира. Оба правительства приложат все усилия к тому, чтобы обеспечить развитие в этом направлении отношений между своими странами». Заслуживает внимания и второй пункт: «Оба правительства констатируют, что между их странами не имеется более никаких неразрешенных вопросов территориального характера, и торжественно признают в качестве окончательной границу между их странами, как она существует в настоящее время». [362]
362
Год кризиса. Т. 1, с. 136-137 (№ 75). Запись беседы Риббентропа с Бонне: Там же, с. 130-136 (№ 74).
Бонне продолжал линию таких политиков, как бывший премьер Жозеф Кайо, который и до, и после Первой мировой войны ратовал за партнерские отношения с Германией, видя в них залог безопасности Франции в Европе и развития ее колониальной империи. [363] Летом 1914 г. «Пуанкаре-война» инспирировал против него клеветническую кампанию в прессе, чтобы lie допустить возвращения во власть столь мощного и популярного соперника. С началом войны Кайо выслали из Парижа, а Клемансо и вовсе упрятал его за решетку как «государственного изменника». [364] Тем не менее после войны он сумел вернуться в политику в качестве министра финансов и продолжал играть в ней важную роль как многолетний председатель бюджетной комиссии сената. Он способствовал падению первого и второго кабинетов Блюма и одобрению Мюнхенского соглашения, а также был в числе тех, кто приветствовал Риббентропа в Париже. Испугать этого пожилого джентльмена, казавшегося молодым парламентариям тридцатых годов воплощением аристократизма, было уже нечем: «мои тюрьмы», как назвал он одну из своих книг, остались позади.
363
Лучшая биография: Alfred Fabre-Luce. Caillaux. Paris, 1933. Большую ценность имеют его мемуары: Joseph Caillaux. Mes Mnmoirs. Vol. 1-3. Paris, 1942-1947. Интересная, хотя и пристрастная характеристка Кайо: Корнев Н. Цит. соч., с. 100-110.
364
Binion R. Op. cit., ch. 4-6; Degrelle L. Op. cit., ch. V, XII, XIII, XLII, а также мемуары самого Кайо, включая: Joseph Caillaux. Devant l'histoire. Mes prisons. Paris, 1921.
Бывший помощник «тигра», беллицист и германофоб Мандель готовил похожую участь для Бонне. 11 февраля 1939 г. полпред Суриц писал Литвинову о Манделе: «Это чистейшей воды рационалист с налетом цинизма и с большой склонностью к заговорщичеству и интригам. Снедаемый бешеным честолюбием, он тихой сапой ведет борьбу против Бонне. Он подбирает факты, слухи, материалы и ждет своего часа. В сентябрьские дни <1938 г. – В.М.>, когда он предвидел близкую войну и предвкушал роль второго Клемансо <выделено мной. – В.М>, он уже мылил веревку для Бонне. Сейчас он притаился, но его злоба против Бонне не ослабела». [365] Признание тем более красноречивое, что его автор явно симпатизировал Манделю, а не Бонне. «Нет такого французского парламентария. – писал советский журналист еще в 1935 г., – который бы не боялся Жоржа Манделя. Про любого из них он может в любой момент и по любому поводу рассказать правду хуже всякой лжи. Любому из них может предъявить в подходящий или, скорее, в неподходящий момент компрометирующую его цитату из его собственных писаний или выступлений или, что еще опаснее, компрометирующий документ». [366] Всему этому он еще в молодости научился вблизи Клемансо.
365
ДВП. T. XXII. Кн. 1, с. 126 (№ 84).
366
Корнев Н. Цит. соч., с. 216.
С Германией более-менее ясно. Рассмотрим отношение Чемберлена и Бонне к Советскому Союзу. Тут были свои нюансы. Первый до начала 1939 г. предпочитал вообще игнорировать большевиков, не видя никакой пользы от отношений с ними, но и не собираясь участвовать ни в каком «крестовом походе» против
После Мюнхена Бонне осторожно заговорил об аннулировании военных пактов с Советским Союзом и Чехословакией, за что советские историки метали в его адрес громы и молнии. Но попробуем посмотреть на это с точки зрения интересов Франции. Советский Союз далеко и действенной помощи Франции в случае европейской войны оказать не сможет, а вот втянуть ее в конфликт – запросто. Защищать же Россию от Германии не собирались ни в Париже, ни, тем более, в Лондоне. В то же время франко-германские отношения, всегда отличавшиеся напряженностью, наконец-то начали налаживаться. Берлин отказался – пусть хотя бы на словах – от претензий на Эльзас-Лотарингию, так что угрозы агрессии на этом направлении вроде нет. Германия – союзник Италии и может помочь в нормализации франко-итальянских отношений или, по крайней мере, не будет толкать Италию против Франции. В общем, Бонне исходил из того, что лучшее – враг хорошего.
В начале весны 1939 г. курс Чемберлена начинает меняться. Его появление на приеме в советском посольстве 1 марта «произвело впечатление разорвавшейся бомбы, – докладывал Майский в Москву. – …Ни один британский премьер – не только консервативный, но даже лейбористский – до сих пор не переступал порога советского полпредства». [367] Толков было не меньше, чем после разговора Гитлера с полпредом Мерекаловым двумя месяцами ранее.
Мюнхенское соглашение и возможные последствия европейской войны из-за Судет мы уже рассмотрели в предыдущей главе. «Мюнхенская» политика, направленная на избежание войны, пусть даже ценой пересмотра де-факто – не де-юре! – Версальского договора (в соглашении о нем ни слова), и на устранение СССР из Европы, делала невозможным любой континентальный блок, а значит, полностью отвечала интересам атлантистских держав. Оккупация Чехии и принятие Словакии под протекторат Берлина нанесли ущерб в основном престижу Чемберлена, а не геополитическим интересам Британской империи. Кроме того, эти акции усугубили напряженность в германо-советских отношениях, чем атлантисты могли бы воспользоваться более умело. Чемберлен, похоже, просто растерялся, когда «богемский ефрейтор» откровенно и на глазах у изумленной публики «кинул», как сейчас говорят, «бирмингемского фабриканта». С этого момента верх взяла агрессивная линия Галифакса.
367
Год кризиса. Т. 1, с. 246 (№ 168).
В советской и в лево-либеральной западной историографии лорда Галифакса обычно называли «соучастником Мюнхенского предательства», приравнивая его позицию к позиции Чемберлена. Однако Галифакс в 1937-1938 г., когда он встречался с Гитлером и поддерживал «мюнхенскую» линию премьера, и в 1939 г. – как будто два разных человека. Уже после войны Г.Э. Барнес писал: «Если Александр Извольский, русский посол во Франции в 1914 г., в большей степени, чем любое другое конкретное лицо, ответственен за войну 1914 года, то и лорд Галифакс виноват в начале войны 1939 года более, чем кто бы то ни было». [368] Мнение заслуживает внимания хотя бы потому, что принадлежит одному из ведущих исследователей причин первой мировой войны.
368
Barnes H.E. Barnes Against Blackout, p. 125.
15 марта германские войска перешли границу Чехо-Словакии, которой в ближайшие часы предстояло исчезнуть с карты Европы. 17 марта румынский посланник в Лондоне Тиля сообщил Галифаксу, главному дипломатическому советнику кабинета Ванситарту и вице-министру иностранных дел Кадогану о германском ультиматуме Бухаресту. Германофоб Ванситарт способствовал немедленной публикации сенсационного известия. В тот же день Чемберлен выступил в своей вотчине Бирмингеме с решительной речью, направленной против Германии и ее планов «мирового господства»: надо было оправдываться за прошлогоднее «умиротворение». Про Румынию в ней ни слова. Если премьер не успел подробно узнать об этом, то Галифакс, который готовил текст речи, был в курсе. Тиля еще 14 марта сказал ему, что резкое заявление британского правительства по поводу оккупации Праги (мысль носилась в воздухе) было бы очень полезно. Принимая 19 марта от Майского возмущенную ноту Литвинова по поводу действий Германии, британский министр был доволен: она «ему очень понравилась, особенно то место, где нота квалифицирует акцию Гитлера как агрессию. В заключение Галифакс еще раз и очень настойчиво просил меня поддерживать с ним возможно более тесный контакт», – телеграфировал в Москву воодушевленный полпред. Днем позже сам Галифакс выступил с пространной антигерманской речью в палате лордов. [369]
369
Hoggan D.L. Op. cit., ch. 12. Речи: Documents Concerning German-Polish Relations and the Outbreak of Hostilities Between Great Britain and Germany on September 3, 1939. London, 1939, p. 5-10 (№ 9), 10-17 (№ 10). Телеграмма Майского:: Год кризиса. Т. 1, с. 296-297 (№ 202).
Известие об ультиматуме оказалось фальшивкой, что выяснилось уже через несколько дней. Тиля, бывший, судя по всему, ее главным автором, не смутился, ничего объяснять не стал и никакой ответственности не понес. Но, как поэтично сказал Валерий Брюсов по совсем непоэтичному поводу – в начале Первой мировой войны, «от камня, брошенного в воду, далеко ширятся круги». Галифакс немедленно связался со своим послом в Варшаве Кеннардом и велел сообщить Беку, что в Лондоне рассматривается перспектива превращения польско-румынского альянса (Бухарестский договор 3 марта 1921 г.) из антисоветского в антигерманский. Беку идея не очень понравилась. Как и чешские министры, он не горел желанием, чтобы его «защищал Ворошилов». Германские танки на улицах Праги (и снова никакого сопротивления!) желания ссориться с Рейхом тоже не вызывали. Не больше энтузиазма проявил и Бухарест – напомним, у Советского Союза были давние территориальные претензии и к Польше, и к Румынии.