Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
Шрифт:
В Токио «двойной шок» (определение М. Миякэ) от заключения советско-германского пакта и военных неудач на Халхин-Голе сменился «контршоком» от начала войны в Европе, куда менее сильным и болезненным. Позиция Японии не была полностью прогерманской как из-за «предательства» Гитлера, так и с учетом существовавших дотоле дружеских отношений с Польшей. 4 сентября кабинет Абэ опубликовал заявление о «неучастии в европейской войне»: наблюдатели обратили внимание на выбор слова «неучастие», а не «нейтралитет». В следующем программном заявлении 13 сентября главной задачей внешней политики было названо урегулирование «Китайского инцидента» путем поддержки тех сил, которые согласятся на союз с Японией и Маньчжоу-Го. [414] На втором месте стояла нормализация отношений с СССР: 7 сентября премьер говорил об этом Генералову в Токио, а два дня спустя посол Того подтвердил всё сказанное Молотову в Москве. [415]
414
Анализ
415
Дневник Генералова: ДВП. Т. XXII, Кн. 2, с. 39-40 (№ 554).
22 августа полпред Майский телеграфировал в Москву:
«Полученное в Лондоне 21-го поздно вечером сообщение о предстоящем полете Риббентропа в Москву для переговоров о пакте о ненападении вызвало здесь величайшее волнение в политических и правительственных кругах. Чувства было два – удивление, растерянность, раздражение, страх. Сегодня утром настроение было близко к панике. К концу дня наблюдалось известное успокоение, но глубокая тревога все-таки остается. Симптомом этого является решение британского правительства созвать на 24-е парламент и принять в течение одного дня «закон об охране королевства», действовавший во время последней войны и отмененный с заключением мира. Закон этот предоставляет правительству исключительные полномочия в деле обороны страны». [416]
416
Год кризиса. Т. 2, с. 312 (№ 592).
24 августа он же записывал в официальном дневнике:
«В городе смятение и негодование. Особенно неистовствуют лейбористы. Они обвиняют нас в измене принципам, в отказе от прошлого, в протягивании руки фашизму… Консерваторы держатся много спокойнее. Они никогда всерьез не верили ни в Лигу наций, ни в коллективную безопасность и сейчас гораздо проще воспринимают возврат Европы к политике «национального интереса»…». [417]
Другого трудно было ожидать.
417
Там же
Официальный Лондон отреагировал на «пакт Молотова-Риббентропа» спешным подписанием 25 августа соглашения о взаимопомощи с Польшей, которое можно назвать «пактом Галифакса-Рачиньского». Переговоры об этом начались еще 19 августа, но зашли в тупик; советско-германский пакт вынудил стороны к экстренным действиям, и Бек немедленно дал Рачиньскому добро на проведение переговоров и подписание соглашения.
Оно было направлено против некоей «европейской державы» и предполагало следующее:
«Статья 1. Если одна из Договаривающихся Сторон окажется вовлеченной в военные действия с европейской державой в результате агрессии последней против этой Договаривающейся Стороны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет Договаривающейся Стороне, вовлеченной в военные действия, всю поддержку и помощь, которая в ее силах.
Статья 2. 1. Положения статьи 1 будут применяться также в случае любого действия европейской державы, которое явно ставит под угрозу, прямо или косвенно, независимость одной из Договаривающихся Сторон, и имеет такой характер, что сторона, которой это касается, сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими вооруженными силами. 2. Если одна из Договаривающихся Сторон окажется вовлеченной в военные действия с европейской державой в результате действия этой державы, которое ставит под угрозу независимость и нейтралитет другого европейского государства таким образом, что это представляет явную угрозу безопасности этой Договаривающейся Стороны, то положения статьи 1 будут применяться, не нанося, однако, ущерба правам другого европейского государства, которого это касается.
Статья 3. Если европейская держава попытается подорвать независимость одной из Договаривающихся Сторон путем экономического проникновения или иным способом, Договаривающиеся Стороны окажут поддержку друг другу в противодействии таким попыткам. Если европейская держава, которой это касается, прибегнет после этого к военным действиям против одной из Договаривающихся Сторон, то будут применяться положения статьи 1». [418]
И
418
Соглашение и протокол к нему цит. по: Там же, с. 323-326 (№ 606).
Что все это означало в переводе с дипломатического языка на язык реальной политики? Если Германия нападет на Польшу (на Великобританию она нападать не собиралась) или окажет на нее давление иным путем, включая экономические меры, Великобритания придет ей на помощь – надо полагать, вплоть до объявления войны. Об объявлении войны прямо нигде не говорится, но статья 7 предусматривала: «Если Договаривающиеся Стороны будут вовлечены в военные действия в результате применения настоящего соглашения, они не будут заключать перемирие или мирный договор кроме как по взаимному соглашению». Кроме того, секретный протокол разъяснялось туманную вторую статью: «Случай, предусмотренный параграфом 1 статьи 2 соглашения, относится к Вольному городу Данцигу <который Польша считала сферой своего влияния, несмотря на 92% немецкого населения и абсолютное большинство нацистов в городском сенате, который еще в 1933 г. высказался за воссоединение с Рейхом. – В.М.>; случаи, предусмотренные параграфом 2 статьи 2, относятся к Бельгии, Голландии, Литве». Другие пункты протокола предусматривали возможное распространение соглашения на Латвию, Эстонию и Румынию.
Любая вооруженная экспансия Гитлера на Восток автоматически делала Великобританию его врагом; в случае вооруженной экспансии на Запад Польша должна была ударить по германским тылам. Соглашение было бы вполне разумным, если бы в Лондоне всерьез собирались его выполнять. Удержать Гитлера от нападения на Польшу после заключения пакта с Россией оно явно не могло. Любое вооруженное выступление со стороны Польши автоматически приводило к ее разгрому и разделу между Берлином и Москвой. Оказать ощутимую военную помощь Польше в случае боевых действий на ее территории Великобритания была не способна в силу географических причин, что было ясно уже после мартовских «гарантий» Чемберлена. Единственный вариант – боевые действия против Германии на континенте, которые заставили бы Гитлера вести войну на два фронта; они были возможны только с территории третьих стран, но Франция следовала в фарватере британской политики. Тогда в силу вступал тот сценарий, который в конце концов и осуществился: после быстрого разгрома Польши вся мощь упоенного победой вермахта будет брошена на Запад, и тогда тем, кто объявил войну, несдобровать.
Только после войны, из «трофейных» документов, стало известно, что к такому варианту Германия в военном отношении просто не была готова. Публикация этих данных сначала в официальном докладе генерал-майора Ч. Робинсона военному министерству США «Организация и методы боевого обеспечения иностранных армий» в октябре 1947 г., а затем в тщательно документированной книге историка Б. Клейна в 1959 г. высветила картину грандиозного обмана, которым, каждые в своих целях, пользовались «беллицисты» и «умиротворители» до войны и официальные историки после войны. [419] Книга Клейна, получившая большой резонанс, стала объектом ожесточенных нападок советской историографии, но была высоко оценена многими видными учеными, включая Г.Э. Барнеса. Из этих и других публикаций стало ясно, что Черчилль и Ротермир – каждый по своим соображениям – долгие годы пугали европейскую и американскую общественность фантастическими цифрами германских вооружений. Интересно, сами они им верили или нет? Британское правительство тоже пользовалось этими «данными», что в глазах многих придавало им официальный статус и служило гарантией достоверности. Гитлер с Герингом этой «цифири» не опровергали, поскольку она позволяла им успешнее блефовать.
419
Quigley С. Op. cit., p. 286-288 (изложение доклада Робинсона); Klein В. Op. cit.
Взятая отдельно, польская кампания в любом случае была заведомо проигрышной для Варшавы. Никто в Европе всерьез не собирался «умирать за Данциг». Но не случайно Гитлер готов был на любые уступки Сталину ради заключения пакта с Россией. Не случайно фюрер был откровенно напуган, когда Великобритания и Франция объявили ему войну, несмотря на все заверения Риббентропа, что этого не произойдет. Об этом есть немало свидетельств, начиная с воспоминаний Шмидта, переводившего последние беседы Гитлера с Гендерсоном и Кулондром 3 сентбяря, когда они принесли ему ультиматумы. Не зря фюрер так настойчиво предлагал мир после разгрома Польши. К общеевропейской войне Германия не была готова, потому что готовилась не к ней. С первым была вынуждена соглашаться даже официальная советская историография, хотя второе решительно отрицала: