Несостоявшаяся революция

Соловей Валерий Дмитриевич

В оптике русского антисемитизма еврей оказывался изначально порочным и враждебным в силу того факта, что он еврей, а не потому, что он богат или беден, революционен или лоялен власти. Еврейский капиталист по своей природе принципиально ничем не отличался от еврейского революционера, это были две колонны, марширующие к общей цели. (В данном вопросе интересным и полезным могло бы оказаться сравнение психотипов еврейского революционера и еврейского капиталиста. На сей счет существует множество спекуляций, но, кажется, нет научных работ.) Еврейский революционер служил орудием в руках еврейского капиталиста, могло быть и наоборот, но, в общем, это не имело принципиального значения, ведь неопровержимую реальность составлял «союз Маркса и Ротшильда».

По крайней мере, последний

российский монарх пребывал в тягостной уверенности, что всемогущий международный альянс еврейского капитализма и еврейского социализма готовит свержение его власти и приготовляет России кровавую баню. (После февраля 1917 г. его уверенность стала окончательной.) Похожим образом думали многие неглупые и искренне обеспокоенные судьбой России люди. И то было их подлинное убеждение, а не циничный пропагандистский трюк. По мнению Уолтера Лакера, «черная сотня» не просто использовала идею «еврейского заговора», она была уверена в его существовании217.

Если это предположение справедливо, — а в его пользу говорит множество свидетельств, — то возникает важный и интересный вопрос: почему множество хорошо образованных, умных, зачастую лично честных и порядочных, социально преуспевших людей были обуреваемы всепоглощающим комплексом антиеврейских эмоций и демо-низировали эту этническую группу? Существование международного еврейско-масонского заговора было для них неопровержимым фактом и, некоторым образом, центральным пунктом их убеждений.

Вероятно, мы имеем дело с феноменом психической природы. Нет, не паранойей — это значило бы не объяснить, а отмахнуться, — а бессознательным механизмом психологической защиты от неприемлемой для сознания реальности. Эта реальность состояла в том, что могущественная Российская империя подтачивалась вызревавшими в ней противоречиями, что «богоизбранный» русский народ все более активно выступал против самодержца, что на твердыню легитимизма накатывались волны революционного хаоса. Поскольку же, как верили правые, истинно русские люди не могут не быть лояльны самодержавию, то кто-то их подзуживает, обманывает доверчивых и наивных русских, интригует против власти, ведет подкопы под бастионы самодержавия. Кто же именно?

217 Лакер Уолтер. Указ. соч. С. 61-62.

Ответ был под рукой: та группа, которая больше всего заинтересована в либерализации режима, которая выступает проводником западных влияний, которая одновременно раздувает революционное пламя и наслаждается плодами капитализма — евреи. Шедшие за революционерами русские люди были обмануты, и, раскрыв им глаза на суть происходящего, их можно было вернуть в лоно церкви и лояльности самодержавию, но евреи оставались подлинными врагами по своей биологической природе, и в их отношении не могло быть никаких компромиссов. (Правда, что же это был за народ, который так легко поддался обману и пошел за врагами России? Нуда рефлексией на эту тему правым предстояло заняться уже в эмиграции, после революции 1917 г.)

«Злокозненные» евреи оказались простым и удобным объяснением фундаментальных, сложных и неприемлемых для правых перемен, которые Россия переживала с конца XIX в. Если «принцип Оккама» призывает не умножать число сущностей сверх необходимого, то черносотенцы пошли по пути редукции и сокращения числа сущностей меньше необходимого. Однако таким образом им удалось сформулировать рациональное объяснение грандиозной динамики, охватившей Россию и мир. Схема еврейско-масонского заговора была рациональной в том специфическом смысле, который вкладывает в понятие «рационализация» психологическая наука: поиск удобного объяснения и оправдания неприемлемой ситуации. То была рационализация как механизм психологический защиты, в основе которого лежит бессознательная компенсация социального стресса и тревоги.

Признав, что русский антисемитизм имел не только социальные, культурно-исторические, но и не сводимые к ним психологические корни (психика не только отражение, пусть даже искаженное, реального мира; мир воспринимается и осваивается по имманентным психическим закономерностям), мы поймем,

почему его теоретиков и идеологов не смущала (и не смущает) слабая аргументация и неубедительность конспирологических версий.

Более того, слабая доказательность парадоксально оказывается сильной стороной. Аргументов мало, они сомнительны и носят исключительно косвенный характер? Так ведь это и доказывает существование заговора! Те, кому нечего скрывать, не таятся и не конспирируют свои замыслы. Масоны долгое время не допускали в свои организации иудеев? Это не более чем дымовая завеса, ведь всем хорошо известно, что масонство суть инобытие древнего талмудизма (в альтернативном варианте евреи, проникнув в масонство, подчинили его себе). Перечень можно продолжить без труда.

Рациональная критика скользит по поверхности неразрушимой извне сферы конспирологии. Рискнувший войти в этот сумеречный мир окажется в сложной и разветвленной системе перекрестных ссылок и изощренных умозаключений. Нельзя не отдать должное логической стройности и эрудированности некоторых конспирологических версий, хотя в целом о них можно сказать словами одного русского ученого, произнесенными по другому поводу, но как нельзя лучше подходящими к нашему случаю: логика железная, а точка отправления — дурацкая. Достаточно признать исходную посылку — существование глобального субверсивного заговора — и ты оказываешься внутри этой сферы. Но сама эта посылка — вопрос исключительно веры, а не разума: она не доказуема, хотя и не опровержима. Любые аргументы «против» легко парируются: на то и заговорщики, чтобы умело прятать концы в воду.

Вместе с тем тяга к конспирологии не есть специфически русская черта или исключительная особенность революционных и переломных эпох, она носит, без преувеличения, универсальный (охватывая, по крайней мере, иудео-христианскую и исламскую цивилизации) и трансисторический характер, а реестр конспирологических теорий чрезвычайно обширен и занимателен. И это заставляет предположить за устойчивой тягой к конспирологическим объяснениям существование некоей глубинной психической человеческой потребности. Назовем ее потребностью в тайне. (Аллюзия на знаменитую «Легенду о Великом инквизиторе» Федора Достоевского здесь не случайна: чудо, тайна и авторитет, по-видимому, составляют фундаментальные имманентные человеческие потребности или, воспользовавшись прозрачной реминисценцией из другого культурного ряда, базовые инстинкты.)

Наличие подобной потребности в каком-то смысле доказывается принципиальной неуничтожимостью конспирологической парадигмы. Запреты и наказания здесь стол ь же неэффективны, что и просвещение. Конспирологические идеи не рассыпаются в столкновении с истиной и не побеждаются просветительскими кампаниями, а лишь трансформируются и облекаются в новую форму.

В XX в. самое «почетное» место среди конспирологических теорий принадлежало, безусловно, идее еврейско-масонского заговора, аккумулирующей, вбирающей в себя иные конспирологические версии21*. В наше время она играет важную роль в демонологии современного исламского фундаментализма, в том числе в официальной идеологии современного Ирана.

218 О сохраняющемся влиянии именно этой конспирологемы свидетельствует следующий крайне любопытный факт: в начале 1990-х гг. Дэн Сяопин всерьез интересовался ролью евреев в гибели Советского Союза. Об этом одному из авторов книги поведал весьма уважаемый российский ученый, к которому Дэн Сяопин специально адресовался с вопросами на сей счет.

В числе психологических источников русского антисемитизма необходимо указать еще один фактор — возможно, самый важный, хотя, как правило, не осознаваемый (а если осознаваемый, то тщательно скрываемый) носителями этого настроения. Главная тайна русского антисемитизма состоит в том, что им во многом движет глубинный страх перед евреями. Нетрудно заметить, что представления русских правых о евреях с конца XIX в. все более пропитываются всеохватывающей ненавистью и страхом, в то время как русская аристократия первой половины XIX в. испытывала в отношении евреев чувство превосходства, пренебрежения и иронии.