Несостоявшийся шантаж
Шрифт:
— Меня интересует ваше отношение к сегодняшним выпадам и намекам Маски, — с ноткой нетерпения отозвался Пенн.
— Я не удивлюсь, если узнаю, что Маски сам выпивает и забавляется с женщинами у себя в кабинете. Но убедиться в этом практически невозможно. А наличие бдительных помощников и охраны исключает любую возможность вынести сор из избы.
Сигрэм доверительно наклонился к самому уху Пенна и зашептал:
— Помню, увидев Маски впервые, я сразу заметил в его лице что-то предательское, хитрое. Согласитесь, мошенник смеется не так, как честный человек, лицемер плачет не теми слезами, какими плачет человек
Джон Пенн поморщился:
— Ты всегда любил нагнетать страсти. Этот грешок водился за тобой еще в те годы, когда мы были студентами Йельского университета.
— Да, меня даже дразнили, называя «Увеличительным стеклом», подразумевая мою склонность к преувеличениям, — с готовностью согласился Сигрэм. — Дай Бог, чтобы мои опасения в отношении Маски не оправдались. Я сам мечтаю об этом!
Президент посмотрел на Коэна.
— А что думаешь ты?
— Маски повел себя не лояльно по отношению к вам, — нахмурился помощник. — Разумеется, он совсем не обязан смотреть вам в рот. Но зачем предложение, исходящее от президента, встречать сразу в штыки! Мне кажется, вам следует при случае обратить внимание директора ФБР на необходимость вести себя более сдержанно.
Патрульный «кадиллак» не спеша ехал по вашингтонскому Джорджтауну. Солнце уже село, в ярком свете уличных фонарей были хорошо видны белые виллы в викторианском стиле, ровные газоны, площадки для гольфа.
— Я уже несколько тысяч долларов вложил в то, чтобы лужайка перед моим домом выглядела так же, как здесь, но что толку! — завистливо вздохнул сержант Мерфи. — Как ни бились планировщики и озеленители, она ни в какое сравнение не идет со здешними!
— Чего же ты хочешь! — с видом человека, знающего, где зарыта собака, усмехнулся сидевший за рулем сержант Соренсен. — Для того, чтобы получился отличный газон, в него не требуется вкладывать денег. Его нужно лишь регулярно подстригать — как минимум две сотни лет подряд.
Полицейские замолчали. В их задачу входило обеспечивать спокойствие и безопасность жителей Джорджтауна. Дело это было очень ответственное, потому что жили здесь сплошь богачи и влиятельные политики. Случись ограбление, драка, поджог или другой инцидент — и обоим сержантам придется навсегда распрощаться со службой в полиции.
Соренсен в основном поглядывал по сторонам, а Мерфи время от времени бросал взгляд на экран специального радара. После того как большинство тюрем в Америке было ликвидировано и заключенные стали отбывать свои сроки по месту жительства, приходилось особенно пристально следить, чтобы ни один из них не забрел в район богатых вилл. У каждого такого заключенного на щиколотку надевался особый магнитный браслет. Если человек с таким браслетом попадает в поле зрения радара, установленного на патрульном «кадиллаке», на экране замигает зеленый сигнал.
…Повернув направо у большого особняка, принадлежавшего наследникам Малькольма Форбса, полицейские покатили по длинной аллее, обсаженной буками.
Слева проплыл величественный силуэт средневекового замка. Круглые башенки с островерхими крышами торчали над зубцами красноватых стен. Через ров, окружающий замок, был перекинут дубовый подъемный мост. Казалось,
— Ничего себе домишко отгрохал Майкл Робсон, — покачал головой сержант Мерфи. — Да копи я всю жизнь, денег и на одну башенку его замка не хватит.
— Робсон талант в своем роде, — ухмыльнулся Соренсен.
— Все догадываются, что свое богатство он нажил не совсем чистыми руками, но поди докажи. А этот замок он закупил во Франции. Его разобрали по кирпичику, погрузили на корабль, привезли сюда и снова собрали.
— У него там, наверное, целый гарем, — мечтательно вздохнул Мерфи.
— Зря так считаешь, — передернул плечами сержант. — Робсон однолюб. Его женщина — тоже из Доминиканской Республики. Ослепительная красавица. По уму, говорят, переплюнет любой компьютер. Но лично меня на такую ЭВМ не тянет.
Соренсен прибавил газу, и вскоре французский замок Майкла Робсона пропал из виду.
Майкл Робсон удобно расположился в венецианском кресле эпохи Возрождения и поднес к пухлым губам бокал с ромом. Сначала он поднял его до уровня глаз, посмотрел, как отражается в нем свет роскошной люстры, сработанной итальянцем Месонье, придворным мастером Людовика XV. Эта люстра стоила Майклу больше, чем несколько «роллс-ройсов». Понюхал, пригубил, медленно смакуя терпкую ароматную влагу, и спросил секретаря:
— Почему задерживается Дик?
Секретарь медлил с ответом. Робсон поднял на него тяжелый взгляд. Тот вздохнул:
— Этого идиота задержала полиция. Превышение скорости.
Робсон раздраженно поставил бокал с ромом на мраморный столик шестнадцатого века, расплескав напиток:
— Это будет последнее задание Дика. Больше я никогда не стану прибегать к его услугам.
— Он начал пить, — пожал плечами секретарь. — Теряет контроль над собой.
— С чего бы это? — удивился Робсон. — Сотрудничая со мной, Дик стал богатым человеком. Чего ему не хватает?
— Именно потому и стал пить, что разбогател, — усмехнулся секретарь. — Волнуется, боится разоблачения. Не дай Бог, у него сдадут нервы, — многозначительно закончил он.
Робсон потянулся к бутылке, плеснул в бокал немного рома. Это был специальный сорт, не имеющий названия. Сахарный тростник для него выращивали на принадлежащей Робсону небольшой плантации на склонах горы Дуарте в Доминиканской Республике. Высокогорье, близость к солнцу, особый микроклимат и роза ветров делали ром потрясающим. В год его выпускалось не больше ста бутылок. Этого вполне хватало как для самого Робсона, так и для тех его гостей, которых он принимал на высшем уровне.
Пригубив из бокала, Робсон мрачно проговорил:
— Пусть с Диком поговорит Джо! Нет, убивать его не надо, — пробурчал он, заметив, как секретарь выразительно провел ребром ладони по горлу. — Достаточно будет устного внушения!
Робсон кивнул, и секретарь исчез, словно провалившись под персидский ковер. Несмотря на потертости и в целом непрезентабельный вид, ковру на самом деле не было цены. Это был так называемый «охотничий ковер» из Ирана. Мастера, работавшие по заказам членов правившей тогда династии Тимуридов, изобразили на нем охоту на льва.