Несовершеннолетняя
Шрифт:
Он взял в свой горячий кулак Марианнины пальцы и ласково мял их, щупал.
— Что у тебя, костяшки побиты? — Он поднес ее пальцы к своему лицу, чтобы лучше рассмотреть. — Вот и ноготок черный.
— Это молотком. Я проволоку прямила. Зорька заглядывал ей в лицо.
— Эх, красивая ты! Тебе бы не по железкам стукать, а где-нибудь в театре выступать!
Марианна подумала и сказала:
— Совсем я не такая красивая. Это ты красивый. У тебя глаза карие, а волосы светлые. Это ведь редко встречается.
Зорька
— Ты чего так глядишь?
— Ничего, — смутившись, ответила она.
«Ведь он князь…» — думала она, невольно вспомнив слова Зорькиной матери: «До чего же красивый мужик был, Марьяна! Сразу я в его влюбилась по самое сердце…» И вопрошающе посмотрела на Зорьку: неужели он ничего не знает?..
С полминуты они сидели молча. Потом Зорькина рука полезла ей за спину. Другой рукой он придержал ее за дрогнувший подбородок и поцеловал прямо в рот.
— Я тебя не обману, не бойся. Не загораживайся!
Марианна в свои шестнадцать лет уже знала, что мальчишки, когда лезут целоваться, жмурят глаза, потому что им все-таки стыдно. А Зорька не жмурился, смотрел в упор и со взрослой серьезностью не выпускал Марианну из своих крепких рук.
Она все-таки отстранила его и попросила:
— Не надо.
— Пошто же не надо? Я ведь не нахально…
— Все равно. Зачем?
— Как зачем? Характер друг у дружки вызнаем, потом поженимся.
— Но ведь мы еще маленькие…
— Какие же мы маленькие? — почти сердито сказал Зорька. — Как работать, так мы им не маленькие.
С этим доводом нельзя было не согласиться. Но Марианна попробовала еще возразить:
— Можно ведь просто дружить. И вообще надо, чтобы Шурка сначала замуж вышла, а потом уж и я…
— Это та, конопатая? Да кто же ее возьмет? — с чисто мужской самоуверенностью заметил Зорька. — Долго ждать придется.
— Она очень хорошая! — горячо сказала Марианна. — Просто она считает, что теперь нет надежных мужчин: все или женаты, или очень пьют…
— Я пить не стану, — твердо обещал Зорька. И добавил: — И вообще я… я ласковый. Пальцем никогда не трону.
И вдруг Марианна засмеялась. Зорька еще не успел обидеться, она ему объяснила:
— Я сейчас читаю одну книжку… Там купец уговаривал девушку выйти за него замуж. Он тоже сказал: «Я тебя пальцем не трону». А потом он ее бил…
Зорька ошеломленно молчал. Потом сказал сердито:
— Читаешь чего не надо. Раз я говорю — не трону, значит, не трону.
Марианна улыбнулась.
— Да не в том совсем дело! Просто мне смешно стало, что ты говоришь как тот купец.
Зорька что-то хмуро соображал. Потом подвинулся опять поближе к Марианне.
— Ты дала бы и мне эту книжку почитать, — попросил он. — Про купца про этого…
Когда мать очнулась, они все еще сидели в темноте и оба тихо жевали. Мать поднялась на локте,
— Ты еще здесь? — спросила она Марианну и покачала головой. — Пошто же это ты домой не ушла? Не прошеный гость, знаешь…
Зорька крепко схватил Марианну за руку.
— Сиди! — сказал он властно. — Кто хозяин-то тут?!
Последняя метель разыгралась, когда март уже был на исходе. Снег был колкий, сердитый. Он иссек затвердевший наст, изноздрил его, придавил к земле. А когда проглянуло и заиграло солнце, все поползло, распустилось в тысячу мутных, пенных ручьев.
Но сорок морозных утренников продержались стойко. Там, где днем ворчала вода, утром над досуха вымороженными лужами хрустел лед. К маю высохло все, а на праздники так пригрело, что народ ходил по улицам во всем летнем и без шапок. Промытые окошки были отворены настежь, и оттуда вовсю пахло брагой и сдобной стряпней.
Шурка тоже напекла пирожков из сеяной муки. Обмазанные яйцом, они дотемна запеклись и надулись. Глядя на Шуркины хлопоты, Марианна невольно вспоминала, как всего в прошлом году, примерно в это же время, они с Шуркой ходили на ближнее колхозное поле подбирать ячменный колос, осыпавшийся после уборки. Колоски были мелкие, усатые, колкие. Жнейка вмяла их в глубокие колеи, смешала с грязью. Дома Шурка рассыпала мокрые колоски по горячей плите, потом вытащила во двор и принялась растирать между своими большими жесткими ладонями. Колкий, сухой ус сносило ветром, а зерна падали на расстеленную по земле Шуркину старую юбку. Потом она приволокла тяжелую ступку с пестом, и всю неделю у них на ужин была ячменная каша.
За этой кашей их тогда в первый раз и застал Марк, притащивший тяжелый, мокрый узел с солью. Шурка пригласила Марка к каше, и он остался доволен.
— Молоток баба! — похвалил он Шурку. — Мне бы такую!..
Эта похвала еще тогда, видимо, внушила Шурке какую-то смутную надежду. Но Марианна об этом не догадывалась.
На Первое мая перед вечером Марианна позвала Шурку погулять. На площади у поселкового Совета были танцы, и тут же должны были прямо на открытом воздухе показывать картину «Убийца среди нас».
— А ну-ка тот придет… — спрятав глаза, сказала Шурка.
— Кто? — удивилась Марианна.
— Да этот… статуй-то мой, Маркушка. Он обещался. Марианна тоже опустила глаза. Ей стало как будто страшно и стыдно.
— Ведь он же водку пьет, — тихо сказала она.
— А кто не пьет-то? Я рассчитываю его от вина отбить. Прождав с полчаса, они все-таки вышли за ворота и сели на свежевыструганную лавочку. Было очень тепло, но Шура надела новые ботики и повязалась шалью с кистями.
— Хорошо! — заметила она, глядя на вечернее красное небо. Но пестрое от веснушек лицо ее выдавало тоску ожидания.