Несовместимые. Книга 1
Шрифт:
Я начала ощущать свой внутренний мир, практически дотрагиваясь до него своими руками. Во мне живут две личности и пробудить вторую, достаточно тяжело. Если не коснуться и не попытаться отнять то, что я люблю и что принадлежит только мне. Больше времени я провожу с личностью доброй, наивной и милой девочки.
Первый и последний раз, когда во мне восстала темная сторона, окутавшая меня как черная дымка, это было в ночь, когда меня пытались изнасиловать. В моих желаниях было убить тех громил, а мысли об убийстве,
Брук написала моя бабушка. Она попросила ее помочь привести для меня еду.
Когда моя подруга вышла, я снова погрузилась в воспоминания о вчерашнем дне.
Эдвард Дэвис. Теперь я знаю его имя, и он первый, кто попал в первый пункт списка подозреваемых в содеянном. Ясно, что отец что-то должен ему, и он приезжал со своей шайкой напомнить ему об этом. Дэвис был в его, кабинете и он вполне мог установить взрывчатку. Мотив у него есть, я в этом уверена. Папа что-то должен ему, но он не получил желаемого. В таких обстоятельствах от человека проще избавиться, забрав его жизнь.
Может Эдвард Дэвис и убийца, но есть в нем человеческие инстинкты.
Убийца. Ему не составило труда сделать это. Такие как он думают лишь о своем благополучии и плевать на всех остальных. Мафиози не копит себе врагов и должников. Они просто избавляются от них, как от мусора. Использованный биоматериал не должно мешаться под ногами.
— Элла?
Я вздрогнула и повернула голову к источнику звука. В палату зашли бабушка с Брук, а из-за своих рассуждений я даже не услышала, как они вошли.
— Мы привезли тебе покушать, — улыбнулась бабушка и стала раскладывать все с тележки на поднос.
Я посмотри на свои руки. Сжимая простыни, костяшки побелели, а кожа натянулась. Расслабив их, я почувствовала, как кровь прилила, и кожа приобрела здоровый оттенок.
Ярость донимала меня и сжирала изнутри не своевременно, стоило мне подумать о Эдварде Дэвисе. В моей голове его образ проектируется как образ чудовища, а в моих желаниях стереть его с лица земли. Жажда мести, гнев, ярость, злость — все это так ново для моего организма, что испытывая их, я чувствую легкую усталость.
Я покорно и охотно начала принимать пищу, когда бабушка подняла крышку миски и в нос ударил запах только что сваренного, горячего куриного бульона. Желудок заурчал, вспоминая, что не потреблял пищу всю ночь и целый день, а слюновыделение такое, что могу наполнить им стаканы.
— Мне пришлось сдать твой билет обратно, — с грустью сообщила бабушка, когда я трамбовала съеденное водой.
— Ты улетаешь одна? — ошарашенно спросила я ее.
— У меня там дела, милая. Неотложные. Я попросила Маргарет забрать тебя к себе, пока у нас такое плачевное положение.
— Мы уже планируем поставить еще одну кровать в мою комнату, — улыбалась Брук
Я натянуто улыбнулась ей, затем снова посмотрела на бабушку, и улыбка спала с моего лица вовсе.
— У тебя все хорошо? — обеспокоенно спросила я, рассматривая ее внимательными глазами, будто пытаюсь влезть прямо в душу.
— Все хорошо, солнышко, — улыбнулась бабушка и погладила меня по щеке своей нежной рукой.
— Надеюсь, Вы не долго, Сеньора? Иначе умру от тоски, — весело проговорила я широко улыбаясь.
Бабушка молча смотрела на меня. Взгляд ее голубых глаз был поникшим, но пристальным. Глаза бегали по моему лицу, будто она хотела запечатлеть в своей памяти каждую мою деталь. Бабушка улыбнулась, а глаза заблестели.
— Как ты похожа на свою мать, — прошептала она и обняла, стараясь не давить на мое тело. — Одного желаю, чтобы ты не испытала ее судьбу и прожила спокойно до самой старости.
Я крепче обняла бабушку и уткнулась носом в ее плечо, когда почувствовала, как там противно закололо. Навязчивые слезы уже щипали глаза, и я закрыла их, чтобы задержать нежелательные соленые дорожки на своих щеках.
Рейс бабушки завтра утром. Я убедила ее вернуться домой и отоспаться, чтобы хорошо добраться до Испании. Она долгое время обнимала меня, не желая отпускать и уходить. Я давно не наблюдала в ней таких порывов. Обычно она улетала в Испанию даже не прощаясь, ведь знала, что вернется. А сейчас все иначе. И это не может не волновать мое сердце. В голову сразу лезут страшные мысли, терзающие душу.
И почему мне кажется, что моя размеренная жизнь начинает идти наперекосяк, а я даже сделать ничего не могу?
Так я подумала, когда увидела сначала Деймона через стекло реанимационной палаты, а после отца. Миссис Эванс запретила мне заходить к ним. Есть определенные правила, не позволяющие этого сделать. В первую очередь антисанитария. Многочисленные трубки, торчащие на их груди и шее, пугают. Лиц практически не видно из-за больших масок наркоза. Пикающие мониторы — единственное, что сейчас придает мне надежду и уверенности в том, что мои родные выживут. Они доказывают, что их сердца все еще бьются, а мне остаётся верить в то, что они никогда не остановятся.
Я приложила ладонь к стеклу, за которым лежал мой отец. Его руки были обожжены и покрылись жесткой бордовой коркой. Миссис Эванс сказала, что вероятно мой отец последним выходил из кабинета, поэтому ему досталось больше Деймона. Он прикрыл его с собой. Даже не зная о страшной судьбе наперед, отец всегда защищает своих детей. Будто чувствует приближающую к нам опасность.
Я обессилено приложилась к стеклу еще и лбом, чувствуя, как слезы размером с горошину скатываются по моим щекам и падают на кафель, разбиваясь там вдребезги.