Неспособность любить

Горская Евгения

Таблички с номерами домов и подъездов были аккуратно подсвечены. Федор прикинул по номеру квартиры нужный подъезд и не ошибся, если верить висевшей над дверью подъезда табличке с номерами квартир.

– Ну что, пойдем? – тяжело вздохнул он.

Кнопки домофона он нажать не успел, дверь открылась, из подъезда выглянула девчушка лет десяти, подозрительно их оглядела и отвернулась. Тут же с топотом по лестнице к ней скатилась другая девчушка, чуть постарше, и обе весело куда-то помчались.

– Зря родители

выпускают детей одних в такую темень, – заметила Лиза.

– Им виднее. – Федор пропустил ее вперед, обошел, начал подниматься по лестнице. – Я недавно в Японии был, там дети по улицам ходят одни, у нас я давно такого не видел.

– У нас другая криминогенная обстановка.

Он не стал спорить. Его сверстников никто за ручку до пятнадцати лет не водил, и ничего – выросли.

– Подожди. – У самой двери Лиза его остановила. Достала из сумки очки с легким затемнением, надела, пригладила рукой волосы. Заплаканные глаза очки толком не скрывали, но вид у Лизы сделался более приемлемым. Не как только что с похорон. Впрочем, она и была только что с похорон.

Вся эта затея – являться к Варе домой, Федору не нравилась, но он послушно нажал кнопку звонка. Как ни странно, дверь открылась почти мгновенно. Веселая, вся какая-то кругленькая женщина весело им улыбнулась.

– Здравствуйте, – постаралась улыбнуться Лиза. – Простите, Варя дома?

– Нет, – женщина все так же мягко улыбалась. – Скоро должна прийти. Я думала, это она.

– Мы должны были днем встретиться, – объяснила Лиза. – Но не получилось.

– Да вы заходите, – спохватилась хозяйка, с любопытством переводя взор с Лизы на Федора. – Заходите, она скоро придет. Она к девяти всегда приходит. Или звонит, если задерживается.

– Нет, – отказалась Лиза. – Спасибо. Пусть она мне позвонит, как появится. Только обязательно. Меня Лиза зовут. Вы, пожалуйста, мой телефон запишите.

Это Лиза сделала правильно, решил Федор. Девочка Варя могла потерять мобильный.

Женщина потянулась к стоявшей в тесной прихожей тумбочке, достала ручку, записала продиктованный номер. Все это она делала весело и неторопливо, и чем-то напомнила Федору собственную бабушку. Наверное, волной спокойствия и уюта, почти осязаемо от нее исходившей. Бабушка умерла, едва похоронив дочь, Сашину маму. Федорову тетю.

– Может, зря не остались? – Это Федор спросил уже на улице.

– Нет, – покачала головой Лиза. – Если все нормально, нечего панику сеять. А если ненормально… Пусть еще счастливой побудет.

Очки она сняла и снова сделалась такой, как была. Наповал убитой горем.

Федор отвез ее домой, проводил до квартиры.

– Лиза, – задержался он в дверях. – Почему ты сразу была уверена, что Сашу убили намеренно? Ты что-то знаешь?

– У меня было плохое предчувствие. – Лиза привалилась к стене, словно

ей тяжело было стоять. Впрочем, возможно, так и было. – У меня все последнее время было нехорошее предчувствие.

– Что ты знаешь, Лиза? – не отставал Федор.

– Ничего, – покачала она головой. – Правда, ничего. Неужели ты думаешь, что я стала бы скрывать, если бы что-то знала?

Он захлопнул дверь, начал спускаться. Даже узнав о смерти брата, он не предполагал, что окажется накрепко связанным с Лизой. Сейчас он был связан с ней так сильно, что просто ночевать в собственной квартире казалось чем-то неправильным, почти предательством.

26 февраля, воскресенье

С Варей могло произойти что угодно, и Лиза старалась уверить себя, что у девочки просто сломался телефон или случилось что-то непредвиденное, но вполне объяснимое.

– Я беспокоюсь, – пожаловалась она портрету мужа, и Саша ободряюще на нее посмотрел.

Лиза беспокоилась всегда и обо всем. В институте боялась экзаменов, потом, на работе, боялась сокращений, а больше всего боялась, что Саша ее разлюбит.

И все-таки настоящий тоскливый страх пришел, когда она вышла из женской консультации.

– Саш, – позвонила мужу Лиза. – Все точно. Ждем ребенка.

– Здорово! – засмеялся Саша, а она вдруг почувствовала, что они с малышом совсем одни в этом мире. Никому не нужные.

Чувство было жутким, Лиза закусила губу и велела себе перестать сходить с ума.

«Я истеричка», – поставила себе тогда диагноз Лиза.

Потом она старалась быть веселой, и ей это даже удавалось, и только когда позвонил Данила и сказал совершенно невозможное, она поняла, что беду предчувствовала.

Лиза проваливалась в сон, снова из него выныривала, протягивала руку к будильнику и смотрела на часы. В половине седьмого она тяжело поднялась, посидела у портрета, выпила кофе. За окном стояла еще глубокая ночь. Тонкий серпик убывающей луны был таким аккуратным, что казался нарисованным. Ночное небо любила рисовать Ника, и Лизе, глядя на ее рисунки, тоже хотелось взять в руки кисти. Однажды Саша даже подарил ей набор гуаши, но начать рисовать Лиза так и не собралась, и нераспечатанная гуашь до сих пор валялась в стенном шкафу.

Есть не хотелось совсем, но она сварила яйцо в мешочек и покорно съела, стоя у окна и разглядывая тонкую луну, словно не могла от нее оторваться.

Потом надела куртку-пуховик, достала из тумбочки ключи от машины и спустилась вниз. Машины у них с Сашей были одинаковые, двухлетние «Рено». Только у Саши машина оливковая, а Лиза выбрала себе белую и долго радовалась недешевой покупке.

Одну машину нужно будет продать, и быстро, пока совсем не проржавела. Им с малышом потребуются деньги.