Неспособный к белизне

Афанасьев Иван Борисович

— Темная физика заключается в соединении "истинной" физики с некоторыми областями знаний, разрабатываемых в Гауризе. Не вся их наука сосредоточена в университетах, не все достижения описаны в общедоступных публикациях. Потому и усматривает Занкар в каждом стороннике темной физики агента Гауриза. А Гауриз, тот преследует в этой области свои, нам неизвестные цели. Среди них, как мы полагаем, поиск белведов, потенциально пригодных для развития у них способностей воздействия на материю. Вот поэтому они тобой, Юрен, обязательно заинтересуются. Скорее всего, уже заинтересовались.

— Ты говоришь: "мы". То есть, существует группа, которую ты сейчас представляешь. Она независима

от Гауриза и Занкара?

Собеседник явственно замялся. Лгать ему не хотелось, не хотелось и полностью открываться. Поэтому он выразился обтекаемо — разные, дескать, среди нас белведы, и за всех поручиться невозможно. Да и не может быть в деле, успешность которого зависит от двух соперничающих государств, полной независимости хотя бы от одного из них. Попадались среди адептов темной физики и очень богатые люди, которые могли позволить себе полную самостоятельность. Но кто знает, кому они были обязаны возникновением своего состояния?

— Наука Занкара и правительство темную физику преследует. А разведка, одна из их разведок, иногда поддерживает. Здесь свои игры, и тот же Занкар проводит весьма непоследовательную политику. Ну, а истинные цели Гауриза вообще никому за его пределами неведомы. Знаешь что? Ты бы поговорил об этом с Тханом Альфеном. Он-то как раз наиболее независимый из всех нас.

И тут землянин не только почувствовал облегчение, которое испытал его собеседник. Он его буквально увидел: белвед выпрямился, заговорил быстрее и громче.

— Я сам слабо разбираюсь, что в физике, что в методах тайной науки Гауриза. Меня интересуют философские аспекты Большого Скачка. Там ведь возможен — чисто умозрительно — такой вариант, когда в новой вселенной время будет идти много быстрее, чем у нас. Тогда может получиться, что когда создатель этой вселенной появится там во плоти, он встретится с разумными существами, которые окажутся его творениями. Для них он окажется не только творцом, но и покажется бессмертным — мы же рассматриваем вариант, когда их время течет намного быстрее — да и могущество его им покажется невероятным. С их точки зрения такой белвед-созидатель всемогущ. Представляешь, какие концепции мироустройства породит у них контакт с нашим белведом-созидателем?

— Мне такие концепции знакомы, — медленно проговорил Кондрахин, впервые столкнувшийся на этой планете с идеей Бога, — только почему ты применяешь ее к воображаемым созданиям? Примени ее к себе. Может, и Белведь кем-то создана, только Создатель здесь появиться не пожелал? Не смог; некогда; или просто разочаровался в своем творении и предоставил его своей судьбе. А может, просто даже не заметил, что что-то и кого-то создал; как тебе такой вариант? Да и зачем вообще являться во плоти перед собственными созданиями?

Собеседник резко дернул головой. Потом огляделся, встал из-за стола, выглянул в зал. Вернувшись, спросил:

— Ты и вправду никого не боишься? Нет, более вероятно, что не понимаешь, какие последствия может вызвать обнародование таких взглядов. Я сам задумываюсь над возможностями созидания Вселенных, но лишь временами, и никогда не делаю записей. Поверь старому, опытному бумагомараке — это очень опасные предположения. Опасные для тех, кто их выдвигает. Любое правительство, чуть подумав, придет к выводу, что учение о созидателях — в любом его варианте — получив доступ к массам населения, станет источником неограниченной власти.

— Ну, не все так страшно, — вяло пробормотал Кондрахин, а перед его глазами встали картины крестового похода на Тегле: прислонившиеся к стенам домов Константинополя умирающие паломники, заваленные трупами рвы…

Да, его собеседник был прав. Пусть религия и не

добьется на Белведи такого признания, как в земных вариантных мирах, но любое правительство усмотрит в ней угрозу власти. Ведь поначалу и Рим преследовал христиан и лишь потом стал их главным священным городом.

— Именно страшно, — возразил собеседник. — Если ты рассмотришь другую возможность — а именно понижение температуры миг-материи, что теоретически тоже достижимо — то там предполагаются другие последствия. Вот о них ты можешь рассуждать вслух, и если кто и заинтересуется, так это будут шпионы самых передовых государств. Интересовать их будет одно: знаком ли говорун только с идеей пустотной бомбы или же обладает в этой области техническими знаниями?

Кондрахину пришлось признаться, что и о пустотной бомбе он слышит впервые. Оказалось, суть идеи в том, что в области предварительно охлажденной миг-материи можно организовать точечное выделение большого количества энергии. Способ неважен. Эта энергия немедленно поглотится охлажденной миг-материей. Поглотится без всяких последствий. Но за границей этого точечного источника энергии, во всей остальной области переохлаждения, миг-материя немедленно начнет отбирать энергию у материи постоянной. В крайнем случае обычная материя могла вообще исчезать, но намного заманчивее было подобрать такие параметры переохлаждения, чтобы миг-материя отбирала энергию только у объектов с определенным уровнем собственной энергетики. Так можно было уничтожить все запасы элементов, способных к самопроизвольному делению; разрядить все аккумуляторы и электрические батареи; лишить жизни все теплокровные существа, наконец.

Да, такую бомбу не отказалось бы заполучить ни одно правительство. Это так. Потому и интересовались разведки теми, кто вел исследования в этих областях, пусть даже теоретические.

— Я дружески предупреждаю: не всем можно показывать свои интересы. Постарайся, пока не поговоришь на эту тему с Тханом, новых знакомств в нашей среде не заводить.

Собеседник Кондрахина остался поиграть в шары, чтобы обосновать свое присутствие в закрытом клубе, а Юрий возвращался к себе, раздумывая, каким странным образом чистая, казалось бы, наука, оказывается сплетенной с высшими государственными интересами.

С Тханом он на эту тему так и не поговорил.

Занкар встретил Кондрахина жарким тропическим дождем. Вышедшая из берегов речка, рассекавшая столицу почти пополам, затопила не только дома вдоль дороги, но и — частично — аэродром, посему аэроплану, на котором прибыл Юрий, пришлось около часа кружить, ожидая, когда освободится посадочная полоса.

Его претензии на зачисление в Университет зарегистрировала молодая белведка: Юрий более-менее научился определять половую принадлежность внешне почти неотличимых — по этому признаку — аборигенов. Долгое время он полагал, что видит на улице только особей мужского пола, удивляясь, где же туземки. И лишь много позже, прожив на Белведи не один месяц, понял, что их неожиданная физиология делает из них на какое-то время практически мужчин. Во всяком случае, белведка, вне периода размножения, ничем внешне не отличалась от самца. А некоторые, выбрав для себя карьеру, на всю жизнь оставались таковыми. Встречались и другие — абсолютное меньшинство — так называемые профессиональные жены, в силу внешних или внутренних причин постоянно сохранявших половые признаки. Но институт профессиональных жён сложился только на Занкаре. Когда Кондрахин узнал об этом, ему стало не по себе. Всегда ли он вёл себя с чужими, как должно? А вдруг кто-то — тот же соперник на арене — женщина?