Неспящая. Двоедушники
Шрифт:
В общем, пила благополучно проходила плановый техосмотр, а я как пришла, так и стояла на одном месте и тарахтела без умолку, вываливая на Никиту всю пережитую досаду и всё негодование, которое накопилось во мне за сегодня.
Никита слушал, изредка поглядывая на меня, но не перебивал, да и вообще больше смотрел на свои железки.
– … и я не знаю, что с этим делать! Что-то нехорошее происходит! – закончила я свой длинный монолог.
– Да, – печально протянул Никита. – Судя по всему, хорошего
– Эрик не хочет меня слушать. Старательно изображает фаталиста.
Никита вздохнул:
– Не обижайся на него. Он не хочет об этом говорить, и мне, в принципе, понятно, почему.
– И почему?
– Он считает, что ничего не поправить, – пожал плечами Никита. – Винит наверняка себя. И вообще… Малер из тех мужиков, которые готовы стоять насмерть за других, но не умеют сражаться за себя. Хорошим парням обычно катастрофически не везёт в личной жизни.
– То есть, ты – исключение?
Никита нахмурился:
– Чувствую подвох, но не пойму… А-а-а, – усмехнулся он. – Нет, Лада. И я не исключение. Я – правило.
– Ну да, конечно! Ты хочешь сказать?!..
Я уже почти обиделась, но он укоризненно покачал головой:
– Я – не хороший, вот в чём всё дело. Так что повезло мне с тобой не потому, что я хороший парень, а потому что удача всегда абсолютно нелогична и совершенно аморальна.
Он замолчал, потом на всякий случай добавил:
– Это я от имени Корышева заявляю, если что.
– А Макс как считает?
– У Макса другая теория насчёт хороших парней и их личной жизни, – проворчал Никита. – И мне казалось, что с Максом ты утрясла этот вопрос уже давно и окончательно.
Я только фыркнула.
– Никит, а ты уверен, что ничего не поправить? Ты же говорил, что чёрной кикиморе легче, чем обычной. Почему же с Вероникой всё так плохо?!
Никита пожал плечами:
– Поддерживать ритм коконов нам, чёрным, конечно, намного легче. В остальном всё примерно одинаково.
Поддерживать ритм коконов легче!.. Одно это уже огромный плюс. Вот я, например, обычная кикимора третьей группы, допустим, неделю, две, а то и три-четыре не сплю, бодра и весела, и вдруг за какую-то пару минут все силы уходят, ноги заплетаются, голова отказывает – и бряк в кокон, в глубокий беспробудный сон дней на десять. А чёрные кикиморы – которые пережили смерть и воскрешение – чувствуют, что «хотят спать» уже за несколько дней, могут натренироваться оттягивать кокон, если очень нужно. То есть, могут имитировать обычную жизнь здорового человека, и иногда им удаётся обмануть даже надзорную дружину.
– А ты не мог бы поговорить с Вероникой? Как чёрная кикимора с чёрной кикиморой? С тобой она может быть более откровенной.
Никита покачал головой:
– Я уже говорил с ней.
– Когда ты успел?! Почему не сказал мне?
– А
Он включил пилу. В замкнутом пространстве пустого сарая звук был совершенно непереносимым.
– Отлично, всё работает, – сказал Никита, выключив свой агрегат.
Он отнёс пилу к стенке, положил, прикрыл куском мешковины, а потом вернулся ко мне.
– Значит, говоришь, она плакала и одновременно была в ярости? – переспросил он, вытирая руки жуткой тряпкой, воняющей растворителем.
– Угу.
– Есть только одно правдоподобное объяснение всему, что происходит с Вероникой. Правда, когда я спрашивал её, прямого ответа не получил. Но это ничего не значит. Факты нам в помощь. А если исходить из фактов, то… – Никита задумался, глядя в сторону, вздохнул и перевёл взгляд на меня. – Я думаю, что с некоторых пор наша Вероника больше не одна.
– Подселенец?!
– Подселенка, – уточнил Никита. – Футляры используются строго по гендерной принадлежности. Так что внутри нашей Вероники, похоже, обосновалась некая дама, причём на постоянной основе.
– В смысле?
– Если бы подселенка приходила в футляр, а потом уходила и через некоторое время вновь возвращалась, Вероника на какой-то период полностью становилась бы собой. Но она ведь уже долго собой не была, так ведь?
– Так.
– Значит, подселенка не гостья, а постоянная. Вероника не смогла сопротивляться, сдалась. Она не в силах противостоять тому, что происходит, – заключил Никита мрачно.
Возразить мне было нечего.
Никита бросил тряпку туда же, поближе к пиле.
– Ну, ладно, здесь я всё закончил, – вздохнул он. – Пойдём, поваляемся.
«Поваляться» – так мы называли наши кикиморские ночные бдения. Мозг бодрствует, спать не собирается. А тело устаёт, оно же бегает туда-сюда, таскает тяжести, работает в наклонку, играет в волейбол, танцует и поёт, и всё такое прочее. Телу надо хорошо питаться и ежедневно валяться по несколько часов в полном покое на удобной поверхности, чтобы ноги уверенно носили.
– Хорошо, пойдём валяться, – согласилась я.
Мы с Никитой повернулись к двери и остановились.
В дверном проёме стояла Вероника в своём оранжевом пуховике.
– Привет, рыжая, – усмехнулся Никита. Он часто называл так Веронику, и она никогда не обижалась. Да и трудно было обижаться на Никиту. В этом беззлобном прозвище было что-то такое домашнее, будто старший брат дразнит маленькую сестрёнку.
Но сейчас глаза Вероники злобно сузились. На привет она не ответила.
– Вы что на ужин не пришли? – спросила она угрюмо.