Шрифт:
Много лет назад мой друг Перитой ушел в Ночные Земли. Все его спутники погибли физически или утратили душу.
Ночью я не сплю и слушаю его голос.
Наш закон воспрещает выходить в Ночные Земли мужчине неподготовленным и без ампулы Освобождения; и тому, у кого есть жена или ребенок; и тому, за кем остается невыплаченный долг; и тому, кому известны тайны монстрономов; и тому, чей разум или воля ущербны; и тому, кто моложе двадцати двух; и женщине, всякой и всегда.
Последние остатки человечества укрылись в нашем несокрушимом убежище - пирамиде серого металла, вздымающейся на семь миль в подсвеченный пламенем вулканов мрак над коркой
Гончие Ночи, Темные Черви и гигантские Левиафаны - лишь видимая часть осадивших нас полчищ: кругом скитаются и строят чуждые глазу человека жилища или роют подземные норы более странные существа: Наблюдатели, и Усталые Исполины, и Пересмешники. Одни из них невидимы, другие бестелесны, а иные и вовсе неведомы людям.
Таковы высшие силы, непознанные и, быть может, непостижимые. Мы видим их в телескопы на склонах промерзших холмов: неподвижных или движущихся так медленно, что только за столетия можно заметить перемену. Молчаливые и ужасные, они ждут, обратив на нас взгляды.
Сквозь открытое окно я слышу гул и ропот Ночных Земель, сменяющийся дрожащей тишиной, когда появляются серые призраки Молчаливых, безмолвно скользящие над дорогами, по которым больше не ступает нога человека. И тогда стихают завывания чудовищ.
Передо мной бронзовая книга древнего знания, повествующая о временах полузабытых, ушедших в мифы, когда пирамида была сильна и блистала огнями, а земной ток тек непрерывно.
Люди в те дни были отважнее, и на север и на запад, за земли внелюдей, уходили экспедиции, искавшие новые источники земного тока, в боязливом предвидении времени, когда погаснет бездна под нашим Последним Редутом. И книга говорит, что Асир (так звали их предводителя) повелел своим людям построить твердыню за стенами живого металла, над новым источником тока, и те воздвигли огромный купол, окруженный духовным пламенем, и под ним пробурили в скале шахту.
В блистающие страницы открытого передо мной тома врезан узор мыслей, оживающий шепотом слов, когда я касаюсь букв. Я был совсем юн, когда нашел эту книгу, написанную языком, мертвым для всех, кроме меня. И слова этой книги подстрекали прекрасную Элленор (вопреки закону и голосу разума) украдкой покинуть безопасную пирамиду ради населенных страхом внешних земель.
Перитой не мог не последовать за ней. Та самая книга, что я читаю сейчас, погубила друга моего детства… если он мертв.
В бойницу надо мной врывается холодный ветер. Испарения, пробившиеся сквозь воздушные фильтры, окружающие пирамиду, обжигают ноздри. Тихо касается слуха отдаленный вой чудовищ, шествующих вдоль гребня промерзших холмов, через руины на западе, по путям, проложенным потоками лавы, излившимися из содрогающихся огненных гор.
И еще тише звучит голос, похожий на голос человека, умоляющего впустить его. Этот голос слышен не уху. Не я один бодрствую в ночи.
Ученые, читавшие самые древние записи, говорят, что мир не всегда был таким, каков он сейчас. По их словам, ночь тогда не была вечной, но о том, что могло сменять бесконечную тьму, их мнения расходятся.
Кое-кто из сновидцев (в каждом поколении рождается один или двое, способные заглянуть за стену времени) рассказывает об эпохах еще более отдаленных. Сновидцы говорят, что тогда над головой собирался пар, из которого сочилась чистая вода, и тогда ее не выдавали пайками мастера насосной станции. И воздух, говорят они, не был чернильной тьмой, доносящей мертвые голоса.
В те дни в небесах был свет - два света, подобные самому яркому из фонарей и более слабому, и когда
Другие источники утверждают, что обитателями небес были вовсе не бриллианты, а газовые шары, видимые из неизмеримой дали сквозь прозрачный воздух. Есть и такие, кто говорит, будто то был не газ, а пламя. Не знаю отчего, противоречивость сведений никогда не мешала мне верить в давние дни света.
Странные видения далекого прошлого ничем не подтверждаются, однако приборы монстрономов не регистрируют энергий, сопровождающих вредоносное влияние из-за стены. Если верить в знания древних - безумие, то безумие это свойственно человеку, а не наслано желающими нашей гибели.
Голова моя склонилась в полусне, когда в мои праздные и грустные мысли проник голос, похожий на голос Перитоя. И назвал меня по имени:
"Телемах, Телемах! Отвори дверь, как я для тебя когда-то; верни благодеяние, как обещал когда-то. Если клятва обратится в ничто - что останется?"
Я не двигаюсь, не поднимаю головы, но мозг безмолвно посылает в ночь ответ, хотя губы мои неподвижны:
"Перитой, тот, кто роднее брата, я плакал, узнав, что чудовища погубили твой отряд. Что сталось с девой, которую вы искали, чтобы спасти?"
"Уже не девой нашел я ее. Мертва, мертва, умерла страшной смертью, и от моей руки. Она и ее дитя; у меня же не хватило отваги последовать за ними".
"Как прожил ты все эти годы?"
"Я не сумел открыть дверь".
"Позови привратника, Перитой, и он опустит из шлюза трубу связи. Ты прошепчешь в нее Главное Слово, доказав, что твоя человеческая душа уцелела, и я первый обниму тебя".
Но Главное Слово не прозвучало. Только простые слова, каким способно подражать любое из падших созданий ночи, шептали в моем мозгу:
"Телемах, сын Амфиона! Я все еще человек, я сохранил память жизни, но Главного Слова сказать не могу".
"Ты лжешь. Этого не может быть".
Но слезы обожгли мне глаза, и я понял, сам не знаю как, что голос не лжет: это голос человека. Как же мог он забыть Главное Слово?
"Хотя такого не бывало прежде, но во имя пролитой нами в детстве крови, во имя каши, на которой мы принесли нашу глупую клятву, я призываю тебя поверить и понять, что новая печаль пополнила горести нашего старого мира, как свежая кровь проступает на старом шраме: можно забыть, что значит быть человеком, и все же человеком остаться. Я утратил Главное Слово, но сохранил самого себя. Открой мне дверь. Мне холодно".
Я более не отвечаю ему, а разминаю затекшие члены.
Руки и ноги мои налиты свинцом, но я вздрагиваю, соскальзываю со стула, на котором задремал, и падаю на пол, разбивая осколки дремоты.
Не знаю, сколько я пролежал на полу. В памяти моей темнота, и вряд ли время текло для меня как должно. Помню, что мерз, но не было силы подняться и закрыть окно, а ставни в старом крыле библиотеки не повинуются мысленному приказу.
И холодный ветер из окна колебал мои мысли.
Это крыло библиотеки простояло покинутым полмиллиона лет. Никто не приходил сюда с тех пор, как люди разучились читать слова и понимать мысли давно забытого народа, пославшего Асира на поиски новой твердыни. Только мне известно, как называли себя те древние: наши историки знают их как народ орихалькума, потому что они владели секретом изготовления этого металла, секретом, утерянным для нас.