Нестор Бюрма в родном городе
Шрифт:
Я сую его в карман, уничтожаю все следы своего присутствия и сматываюсь, оставив дверь приоткрытой, повешенную– на ее позвякивающей виселице и мух – при исполнении своей омерзительной пляски.
Я спускаюсь по лестнице, никого не встретив и не слыша иных звуков, кроме резвящегося вокруг ветра. Меня сопровождает только запах туалета.
Спустившись вниз и вновь перейдя на легальное положение, я взламываю почтовый ящик парикмахерши. Возможно, она получала интересные письма. Там только одно письмо. Скомкав его, я смываюсь
Чуть позже, в машине, я извлекаю из конверта, отправленного из Лурда и, судя по всему, сегодня доставленного по адресу, открытку со старинным видом на фасад воспитательного дома строгого режима в Аньяне (Эро). На ее обратной стороне я читаю:
«Дорогая кузина, надеюсь, что в этом месяце ты не надуешь меня с бабками. Мне не на что покупать продукты. Когда хочется шамать, я имею обыкновение открывать рот. Это может стать затруднительным. Как ты находишь этот «вид»? Я его откопала во время наряда на уборку, на чердаке. Забавно. Целую тебя
Мод».
Первый вывод, который напрашивался сам собой после прочтения этой писульки, заключался в том, что у адресата была довольно странная кузина. Эта самая Мод, должно быть, пребывает в заведении наподобие воспитательного дома в Аньяне для женщин. И она угрожает раскрыть это, если не получит деньжат на пропитание. Похоже на то, что речь идет о ежемесячном пособии. Остается выяснить, имеет ли это какое-нибудь отношение к исчезновению Аньес Дакоста и всем прочим странностям.
Я убираю конверт и открытку, выхожу из машины и отправляюсь в ближайшее бистро: попытаюсь дозвониться до Дорвиля. Одновременно я потягиваю мартини, чтобы прийти в себя от впечатлений. Никто не отвечает, и я прекращаю попытки. Стараюсь сообразить, стоит или не стоит предупредить фараонов о том, что их ждет на улице Бра-де-Фер, и также оставляю эту мысль. Мне нужно время, чтобы поразмыслить.
Я снова сажусь за руль и возвращаюсь в «Литтораль».
Сегодня снова дежурит посыльный Жерар. Он идет мне навстречу, зевая на ходу. На нем еще сказывается эффект проглоченного сегодня ночью виски.
– Тут г-н Дельма хочет вас видеть,– говорит он, указывая в глубину холла, где виднеется высокая фигура человека в светлом костюме и в ореоле шляпы, с фотоаппаратом наперевес. Вид у него самый что ни на есть непринужденный.– Г-н Дельма – репортер из «Эко дю Лангедок».
– Я бы сказал, что конфиденциальная информация распространяется здесь довольно быстро, не так ли? Что с моим приятелем Брюера?
– Он передал, что не выйдет сегодня на работу. Я заходил узнать, как его дела. Сегодня ночью мы немножко перебрали, помните?
Он одаривает меня понимающей ухмылкой сообщника, потом, растопырив пальцы наподобие когтей птицы, в которых она держит крупное яйцо, он подносит руку к правому глазу.
– О!
– А может, ему кто-нибудь двинул как следует?
– Вряд ли. Где бы это?
Я чуть было не ответил: «Да в моей собственной конуре», но сдержался. Это так себе, мыслишка пришла. Если мне и нужно ее проработать, то я сделаю это в компании самого Брюера. Пока же займемся журналистом. Каждый из нас проходит навстречу друг другу половину разделяющей нас дистанции.
– Нестор Бюрма,– представляюсь я.– Вы хотели со мной поговорить?
– Если это вас не затруднит…
Он протягивает мне руку. Мы обмениваемся рукопожатием. Он эдакий миляга, но немного прохиндей.
– Меня зовут Габриэль Дельма. Я из «Эко дю Лангедок».
– Газета, которая, конечно, всегда в курсе всех новостей?
Он улыбается.
– Почему вы так говорите? Потому что я вас здесь жду? Знаете, мы ведь всегда проверяем списки проживающих в крупных отелях, охотясь за путешествующими знаменитостями. Иногда даже сами служащие гостиниц нас информируют об этом. Вот так мы и узнали о вашем присутствии.
– Не от Жерара ли?
– От него. Но мы бы в любом случае это узнали. Короче, Нестор Бюрма, частный детектив,– это уже кое-что. Но вдобавок еще и уроженец этих мест! Наш главный редактор счел, что интервью просто необходимо…– Его улыбка обозначается резче.– А теперь, если вам придется выставить меня вон, пальните в меня из вашей пушки. Моя журналистская честь будет спасена.
– А, так вы разглядели? – говорю я, поправляя свой съехавший пиджак.– Вы, наверное, не в состоянии удержаться от того, чтобы не заглядывать в чужие декольте, какими бы они ни были? Ладно. Что ж, давайте поднимемся ко мне, побеседуем о вашей статейке и пропустим по рюмочке.
Наверху, держа бокал в руке, я сообщаю ему все необходимое, чтобы он мог накропать свою фирменную статью. Он стенографирует мой рассказ.
– И напоследок еще один вопрос,– говорит он, еще больше усугубляя опасный наклон своей шляпы, привинченной у него на макушке.– Вы здесь по делу или в отпуске?
– В отпуске, навестить родных и т. п. Не по делу.
– А! Вот как! А как же тогда ваша пушка?
– По забывчивости. Она всегда со мной, и я настолько к этому привык, что, бывает, купаюсь вместе с ней.
– Ну, значит, так и напишем: в отпуске.
– Так и пишите.
Он смотрит на меня с улыбкой.
– А что это у вас там в области носа, промеж глаз? Как будто удар… солнечный удар.
– Солнечный удар и есть. Видите ли, мы, парижане… я хоть и родился здесь, но я все-таки парижанин… Так вот, у нас, парижан, чрезвычайно чувствительная кожа.
– Конечно, конечно. Значит, пишем: в отпуске.
– Вот-вот. В отпуске. Я забыл вам это сказать.
– Что именно?
– Что я в отпуске. Вы не забудете?