Нестор Бюрма в родном городе

Мале Лео

– Перст Господень?

– Да. Конечно, вам, атеистам, это кажется смешным.

– Нет, скорее грустным. Что это еще за мазохист такой?

– Да все та самая язва.

– Послушайте, у меня от вашей язвы начнется рак желудка. Вы меня наконец избавите от неизвестности или нет?

– Когда вы встретитесь с Дакоста, повторяю вам еще раз. Вернемся к Аньес и к прошлому вторнику, третьему мая. Как обычно, утром она села в автобус – остановка недалеко от их дома – и отправилась в школу, в частное заведение на авеню д'Асса, Школа Севинье. Вечером, после занятий, домой она не вернулась. Но Дакоста самого не было дома. Он уехал в соседний город, кажется, на встречу с возможным заказчиком. Он вернулся в «Дубки» – это название его виллы – в среду, во второй половине дня. По некоторым

признакам он пронюхал, что Аньес накануне дома не ночевала. В среду вечером Аньес нет. В четверг утром по-прежнему нет Аньес, но приходит письмо. Директриса школы сообщает, что в среду Аньес не было в классе. В течение целого дня он находился в прострации. Наконец позвонил мне и поставил меня в известность. «Надо мной какое-то проклятие»,– всхлипывал он. Я попытался его приободрить: она, конечно же, должна дать о себе знать, ну, и т. д. Короче, мы как два идиота, не зная, что предпринять, тянули время, если не считать того, что я все же попытался кое-что разузнать, в частности у этой Кристины, парикмахерши. Таким образом мы тянули время. Ничего. Вчера, в понедельник, с почтой кое-что пришло, не совсем обычное, я вам потом расскажу. Не считая этого, Аньес по-прежнему не подавала признаков жизни, а ее папаша все больше падал духом. Ну и, наконец, сегодня. Мы с Лорой Ламбер… Лора тем временем вернулась в город после своих разъездов, в которых она проводит почти все свое время, ну и мы ей все сказали… Таким образом, мы с Лорой решились разорвать этот порочный круг. Мы подумали о вас и позвонили.

– Если я правильно понял, вы не стали поднимать на ноги полицию?

– Нет.

– А почему?

Он колеблется, потом говорит:

– Дакоста возражал.

– Послушайте, у вас кто пропал, дочь или соседская собака?

Дорвиль пожимает плечами.

– Он недолюбливает французских полицейских. Он им не доверяет. Ему кажется, что они ненавидят алжирцев. Он решил, что они и пальцем не пошевелят, чтобы разыскать его дочь, и что они подтираться будут его заявлением.

В этот момент машина сворачивает с дороги, обрамленной платанами, на тряский проселок. Мы проезжаем мимо вывески, на которой в свете фар я успеваю прочесть: «Лесопилка Дакоста». Впереди недалеко от нас из-за полуразвалившихся сараев и кучи бревен пробивается свет. Дорвиль подает негромкий сигнал. Как бы в ответ на это открывается какая-то дверь, за которой видна освещенная комната. В проеме, как в театре теней, четко вырисовывается силуэт коренастого мужчины.

Дорвиль останавливается у невысокой изгороди и выключает мотор.

– Тут есть еще одно обстоятельство,– доверительно шепчет он мне.– Фараонов он предпочитает видеть издалека. Решением Суда Государственной безопасности он заочно приговорен к смертной казни – под своей военной кличкой, как командир десантно-диверсионной группы.

Глава II

Предательство в Алжире

Я вылезаю из машины и ступаю ногой на каменистую почву. Все вокруг дышит спокойствием и умиротворением. Тысячи ночных звуков только усиливают это впечатление, будь то стрекот кузнечиков или доносящийся издали жалобный крик совы. Ночь вся напоена запахом тимьяна, который приносит с пустоши ветер; он шевелит листву дуба, давшего название этому жилищу.

Дорвиль толкает калитку, и мы вступаем на аллею, окаймленную ирисами. Коренастый мужчина идет нам навстречу. Гравий скрипит под его тяжелой поступью.

– Вот Нестор Бюрма, Жюстиньен,– говорит Дорвиль довольно жизнерадостно.– Как видишь, он не теряет времени даром.

– Очень рад,– говорит Дакоста, не проявляя чрезмерного энтузиазма.

Он протягивает мне руку. Я ее пожимаю. Рука не представляет собой ничего особенного. Рука как рука, каких миллион. Покончив с этими условностями, Дакоста поворачивается, и мы втроем проходим в дом, где мне в глаза ударяет резкий свет.

– Присаживайтесь,– говорит хозяин.– Выпьете что-нибудь? Я приготовил кофе, но у меня еще есть нечто вроде абсента.

Я выбираю абсент (достаточно омерзительное самодельное пойло, так что от новой порции я отказываюсь), и вот мы уже расположились треугольником, каждый со своим стаканом в руке.

Я

ни в чем не упрекаю осужденных на смертную казнь. Даже напротив, если можно так выразиться. Я бы скорее симпатизировал им, поскольку я по темпераменту никогда не бываю на стороне угнетателей. Но нет правил без исключений… Дакоста, одетый в вельветовые штаны и фуфайку, представляет собой крепкого широкоплечего здоровяка, а на его болезненно бледной физиономии перемешаны черты Жозефа Ортица (знаменитое бистро на Форуме) и Лино Вентуры. С той лишь разницей, что этот последний, киноактер, мне симпатичен. А вот его отдаленный двойник – нет. Особенно мне не нравятся его слишком быстро бегающие глазки. Непонятно, то ли это глаза человека затравленного, то ли всегда готового совершить какую-нибудь пакость. Конечно, опыт научил меня не слишком доверяться чисто внешним впечатлениям, но все же… Если бы Дорвиль не проинформировал меня о юридическом статусе этого прихожанина, я бы и не подумал с ним связываться. Но мне не хотелось создавать впечатление, что заочно осужденный может меня скомпрометировать.

Впервые с момента нашего прихода Дакоста смотрит мне прямо в лицо.

– Спасибо, что вы потрудились этим заняться,– издает он, похоже, с усилием.– Надеюсь, вы найдете Аньес.

Он изъясняется медленными и монотонными фразами, плоскими, как доска. И такими же деревянными, если так можно выразиться. Или он так изнемог от усталости, что находится за гранью восприятия страдания, или же судьба дочери ему абсолютна безразлична.

– …Вы, конечно, хотите, чтобы я вам рассказал…

– Я поставил нашего друга в известность,– обрывает его Дорвиль.– Мы здесь только для того, чтобы вы с ним познакомились. Пустая формальность. Теперь, конечно, если у вас есть вопросы…

Он поворачивается ко мне.

– Пока нет,– говорю я.– Мне только хотелось бы знать, как наша беглянка была одета в прошлый вторник. Неплохо было бы еще, если бы вы мне дали какую-нибудь ее фотографию. Кроме того, желательно было бы осмотреть ее комнату. Тоже пустая формальность. И потом, не забудьте передать мне список, о котором вы говорили, Дорвиль…

– Ее комнату? И что вы рассчитываете там найти? – спрашивает Дакоста сварливо.

– Ничего, конечно, поскольку, полагаю, вы туда уже заглядывали и, если бы нашли что-нибудь особенное, вы бы мне об этом сказали, и все же я предпочел бы осмотреть комнату сам.

– Да, мы туда уже заглядывали. Я, Дорвиль и Лора. И могу вас уверить, что малышка не оставила после себя ничего такого, что могло бы служить указанием на ее новое местонахождение.

– Извините, но об этом мне лучше судить самому. Мы смотрим на вещи разными глазами.

– Ну да!

Он смотрит на меня искоса, снизу вверх, и я знаю, о чем он думает. Он принимает меня за одного из тех мерзких развратников, что обожают шарить своими грязными лапами в еще не остывшем нейлоне. Черт с ним, пусть думает, что хочет, если ему так нравится! Ему никогда не удастся выбить у меня почву из-под ног более умело, чем он умудряется это сделать одним фактом своего существования. Ему жутко повезло, что он – приятель Лоры Ламбер и Дорвиля.

– Держите,– в этот момент в разговор вступает Дорвиль,– вот вам обещанный список.

Он протягивает мне лист бумаги. Он говорил, что круг знакомых Аньес не был широк. Это действительно гак. Там всего лишь четыре имени и адреса. Я читаю вслух:

– Кристин Крузэ, улица Бра-де-Фер… Это та самая парикмахерша, которая якобы давала ей приют?

– Да,– говорит Дорвиль.

– Улица Бра-де-Фер – это ее домашний адрес или место работы?

– Домашний адрес. Она, конечно же, работает в каком-то салоне, но мы не знаем, где именно.

– Пока это не имеет значения. Уж во всяком случае, не среди электросушилок я собираюсь задавать ей вопросы…– Я возвращаюсь к списку.-…Соланж Бакан, типовой дом в районе Суре, предместье Селльнев…

– Одна из ее одноклассниц,– говорит Дорвиль.– Даже подруга детства. Баканы приехали из Алжира.

– А следующий, он живет там же, Серж Эстараш?

– Тоже из репатриантов,– перехватывает инициативу Дакоста.– Не то чтобы это очень близкие друзья, но мы с ними знакомы.

– Роже Мург. Частный дом «Дрозды», шоссе Лапу-жад…