Несущая огонь
Шрифт:
Улыбка Чарли увяла. Лицо ее стало серьезным, настороженным.
— Заставлять деньги сыпаться из телефонов?
— Да, — сказал он.
— Это не было плохим поступком?
— Нет. В тех обстоятельствах не было.
— Потому что, попав в переплет, делаешь то, что нужно, чтобы выбраться.
— Да. За некоторыми исключениями.
— Какими исключениями, папочка?
Он взъерошил ей волосы:
— Сейчас неважно, Чарли. Взбодрись.
Но она не смогла взбодриться.
— Я не хотела поджигать того парня! Я не нарочно…
— Разумеется, не нарочно.
Она расцвела в улыбке, так похожей на
— Как сегодня голова, папочка?
— Гораздо лучше, спасибо.
— Хорошо — Она смотрела на нею внимательна— Глаз у тебя смешной.
— Какой глаз?
Указала на левый:
— Вот этот.
— Да? — Он пошел в туалет и протер кружок на запотевшем зеркале.
Он изучал свой глаз, и его добродушное настроение таяло. Правый глаз обычный, серо — зеленый — цвет океана в облачный весенний день. Левый тоже серо — зеленый, но белок покрыт кровяными прожилками, а зрачок кажется меньше правого. Веко сильно нависало, чего раньше он не замечал.
Внезапно в голове раздался голос Вики. Он звучал так ясно, словно она стояла рядом. Эти головные боли, они пугают меня, Энди. С тобой тоже что-то происходит, когда ты даешь мысленный посыл или как ты там его называешь.
За этой мыслью возник образ воздушного шара, взлетающего все выше… и выше… и выше… и — бах — шар взорвался.
Он стал тщательно исследовать левую половину лица, ощупывая ее кончиками пальцев правой руки, как мужчина из телерекламной заставки, изумленный тем, как гладко он выбрился; обнаружил три совсем нечувствительные точки — одну под левым глазом, одну на левой щеке и одну как раз под левым виском. Страх, подобно утреннему туману, медленно расползался по его телу, страх не столько за себя, сколько за Чарли: что случится, если она останется одна…
Она возникла в зеркале, словно по его зову.
— Папочка? — Голос звучал немного испуганно. — Как ты?
— В порядке, — спокойно сказал он. Без волнения, но и не очень уверенно. — Вот думаю, не надо ли мне побриться.
Она прикрыла рот рукой, хихикнула:
— Колючий, как посудный ерш. У — ух. Колючка.
Он загнал ее в спальню и потерся колючей щекой об ее гладкую щечку. Чарли хихикала и отталкивала его.
Пока Энди щекотал дочку отросшей щетиной, Орвид Джеймисон, он же О’Джей, он же Живчик, вместе с другим агентом Конторы Брюсом Куком вылезал из светло — голубого «шевроле» около закусочной «Гастингс дайнер».
О’Джей остановился на минутку окинуть взглядом Мэйн — стрит с ее пологой площадкой для парковки машин, магазином электротоваров, двумя бензоколонками, аптекой, деревянным зданием муниципалитета с прибитой на нем памятной доской в знак какого-то исторического события, на которое все плевать хотели. Мэйн — стрит одновременно являлась отрезком Дороги 40, где, не более чем в четырех милях от О’Джея и Брюса Кука, находились Макги.
— Взгляни на этот городишко, — с отвращением сказал О’Джей. — Я вырос неподалеку, в Лоувилле. Слышал когда-нибудь о Лоувилле, штат Нью — Йорк?
Брюс Кук покачал головой.
— Это рядом с Ютикой. Там варят пиво «Ютика клаб». День отъезда из Лоувилла был счастливейшим в моей жизни. — О’Джей подлез под куртку, поправил «пушку» в кобуре.
— А вот и Том со Стивом, — сказал Брюс. Напротив, через дорогу, светло — коричневый
Дальше по улице, рядом с мигалкой, еще двое из Конторы подошли к какой-то старой карге, которая осеняла перстом школьников, высыпавших на переменку. Они показали ей фотографию, та покачала головой. В Гастингс Глене собралось десять агентов Конторы, поддерживающих связь с Норвилом Бэйтсом, который находился в Олбани в ожидании личного представителя Кэпа — Эла Стейнвица.
— Да, Лоувилл, — вздохнул О’Джей. — Надеюсь, к полудню-то захватим этих двух паразитов. Надеюсь, следующее задание будет в Карачи. Или в Исландии. В любом месте, но не на севере штата Нью — Йорк. Слишком близко к Лоувиллу, тошнить начинает.
— Думаешь, к полудню захватим? — спросил Брюс.
О’Джей пожал плечами:
— До захода солнца. Можешь не сомневаться.
Они зашли в закусочную, сели у стойки, заказали кофе. Принесла его молоденькая изящная официантка.
— Давно на работе, сестренка? — спросил ее О’Джей.
— Мне жаль вашу сестренку, — ответила официантка, — если она хоть чуток похожа на вас.
— Не надо так, сестренка, — сказал О’Джей, протянув ей свое удостоверение. Она долго изучала его. За ее спиной какой-то выросший малолетний правонарушитель в мотоциклетной куртке давил на кнопки автомата — проигрывателя «Сиберг».
— С семи часов, — сказала она. — Каждое утро. Может, хотите поговорить с Майком? Он — хозяин. — Она было двинулась, но О’Джей мертвой хваткой схватил ее за руку. Он не любил женщин, насмехавшихся над его внешностью. Почти все женщины — шлюхи, так говорила его мамаша и была права, даже если она и ошибалась во многих других вопросах. Уж, конечно, мамаша точно знала бы, что сказать об этой грудастой стерве.
— Разве я сказал, что хочу говорить с хозяином, сестричка?
Она забеспокоилась, а именно это требовалось О’Джею.
— Н — нет.
— Ну и хорошо. Я ведь хочу говорить с тобой, а не с парнем из кухни, где он все утро делает яичницы и рубит котлеты — О’Джей вынул из кармана фотографию Энди и Чарли, показал, не выпуская из руки ее запястье. — Узнаешь, сестричка? Может, подавала им завтрак сегодня?
— Пустите. Мне больно, — С лица ее сошла вся краска, кроме вульгарной помады, которой она намазалась. Возможно, она из тех, кто подавал команду к овациям во время спортивных состязаний в средней школе, из того сорта девок, которые поднимали Орвила Джеймисона на смех, когда он приглашал их погулять, потому что он возглавлял шахматный клуб, а не играл полузащитником в футбольной команде. Куча дешевых лоувиллских шлюх. Боже, как он ненавидел штат Нью — Йорк. Даже от самого города его воротило.
— Скажи, обслуживала ты их или нет. Тогда отпущу. Сестричка.
Она быстро взглянула на снимок:
— Нет! Не видела. Теперь от…
— Ты невнимательно смотришь, сестричка. Взгляни-ка еще.
Она снова взглянула и выкрикнула:
— Нет! Нет! Никогда не видела их! Отпустите меня!
Выросший малолетний правонарушитель в кожаной куртке, купленной в магазине удешевленных товаров, неторопливо подплыл и наклонился, держа кулаки в карманах брюк и звеня замками- молниями.
— Даму беспокоите, — сказал он.