Несущая свет. Том 1
Шрифт:
— Ты не должен этого делать! — возразил Зигвульф. — Видо платит своим людям столь щедрое вознаграждение, что они предпочтут не поверить твоим обвинениям. И потом, наверняка, Бранхард — не одинок, где появляется одна крыса, там следует искать целое гнездо. В подобных делах римляне не придерживаются никаких законов чести. Они вполне способны тайком убить тебя, чтобы заставить молчать. В последнем бою тебе противостоял один Одберт. А сможешь ли ты выстоять против сотни ему подобных?
— Однако законы чести не позволяют мне поступить иначе. Я должен немедленно разоблачить злодея перед всем войском.
— Это приведет к роковому расколу среди наших соплеменников и, в конечном счете, к войне — к кровопролитной бойне, где не будет победителей, потому что соплеменник
— Вы можете привести столько возражений, сколько звезд на небе, но я все равно не изменю своего решения. Единственное, о чем я прошу вас обоих — будьте вместе со мной сегодня на рассвете.
Глава 5
За Деревней Вепря под сенью дубов стояла хижина Труснельды, сложенная из дубовых бревен. Миловидная молодая послушница накладывала компресс из змеиного корня и календулы на рубленую рану Ателинды, полученную от удара меча, произнося одновременно на распев слова заговора. Девушка действовала очень неловко своими чересчур большими неуклюжими руками. По всей видимости, она чувствовала себя особенно скованно от сознания того, что ухаживает за такой знатной женщиной — женой вождя племени. Ауриана пристально следила за ее действиями, пытаясь побороть растущую в душе тревогу: в состоянии матери не было заметно никакого улучшения за эти дни. Дух ее пребывал во мраке. Ателинда смотрела на дочь остановившимся безжизненным взором. Сколько ни мылась она водой, принесенной из священного источника, расположенного рядом со святилищем — говорили, что в водах этого источника была растворена кровь самой богини Фрии, — она все никак не могла избавиться от ощущения, что от нее исходит неистребимый запах плоти ее насильника.
В смежной комнате Труснельда кипятила целебный отвар в бронзовом котелке. Остро пахнущий густой пар наполнял все три небольших помещения хижины, с потолков к тому же свешивались пучки сухих целебных трав, — все это создавало впечатление, что вы находитесь не в обыкновенной хижине, а в таинственном волшебном лесу. Мимо Аурианы проплывали как бы в замедленном темпе послушницы, одетые в длинные туники из некрашеной шерсти, они неспешно выполняли данные им поручения, перемигиваясь и перешептываясь друг с другом и временами разражаясь взрывами звонкого смеха. Веселье и смех всегда царили в Святилище Дуба, являясь особенностью именно этой жреческой общины; веселый легкий нрав жрицы передавали из поколения в поколение. Когда эти ученицы обучатся всему, чему их может научить Труснельда, они тоже облачатся в серые одежды, которые носят только Жрицы Дуба. А сейчас некоторые из них толкли травы в порошок в бронзовых ступках, орудуя тяжелыми пестиками, другие смешивали порошок с жиром, изготавливая мази, или пекли лепешки в форме луны и караваи хлеба, украшенные плетенкой из теста, — ритуальную выпечку к празднику Летнего Солнцестояния. Одна из учениц выдавливала магические знаки на сырой глине только что слепленного горшка, который после обжига должен был служить урной для праха умершего недавно деревенского кузнеца. Труснельда постоянно выкрикивала названия тех или иных кореньев и трав, которые ей следовало принести. В проеме двери косяка свешивалась высушенная жаба — оберег от злых чар. Она покачивалась из стороны в сторону от того, что послушницы, сновавшие из комнаты в комнату, постоянно слегка задевали ее.
— Поединок уже состоялся, — шептала Ателинда Ауриане. — Другие уже знают об его исходе, а я… я — его жена… ничего не знаю!
На шее Ателинды было надето ожерелье из маленьких позвонков гиены, чары которого отгоняли лихорадку. Однако, на Ателинду этот амулет не оказывал никакого целебного воздействия, — так считала Ауриана, глядя на горящие лихорадочным огнем и одновременно полусонные глаза матери.
— Я уверена: гонец уже мчится к нам без остановок, — заявила Ауриана со всей убежденностью, на которую только была способна в данный момент. — Бальдемар победил, Видо убит. Иначе и быть не может. Отмщение совершается по промыслу богов.
Но у Ателинды было неспокойно на сердце. В ее взгляде
— По всем убитым уже совершены погребальные обряды?
— Да, — кивнула Ауриана и добавила бесцветным голосом, — и очень красивые.
— Ауриана… где мой младенец?
Ауриана помолчала немного, подбирая нужные слова.
— Все Священные Жрицы согласились… что он будет счастлив, если останется там, где есть.
— А что этот вчерашний гонец? Похоже, он привез какие-то дурные вести.
— Они касались Сисинанд, — Сисинанд была сестрой Бальдемара. — Вооруженные люди явились у ворот ее усадьбы и попросили вызвать ее из дома. Они сказали, что посланы Видо. Но это звучало довольно странно, потому что Сисинанд никого из них не знала. Они разорили ее коровник и осквернили медоварню.
— Проклятье! Видо стремится таким путем заставить семью согласиться на твой брак с его сыном! Это семья подлых выскочек и негодяев! Надеюсь, Сисинанд явится на Собрание племени, чтобы изобличить это преступление!
— Мама, ты все еще живешь вчерашним днем. Уже давно никто не осмеливается выступать против Видо с обвинениями. А свидетели — очевидцы его злодеяний — просто не доживают до дня собрания.
Ателинда прикрыла глаза.
— Раньше предательство было распространенной болезнью среди римлян, а теперь… Как бы я хотела не видеть всего этого…
Они умолкли, заслышав цокот копыт, с которым сливались смех и крики детей, играющих во дворе.
«Гонец!» — пронеслось в голове Аурианы. Она припала к большой щели в стене между дубовыми бревнами. Да, это действительно был один из дружинников Бальдемара — молодой Ганакс на своей вороной кобыле. Каково бы ни было его известие, но он, по-видимому, уже выпалил его сгоряча на скаку. Ауриана увидела, как помрачнело лицо одной из послушниц, которая приветствовала вновь прибывшего, и девушка почувствовала, что у нее похолодело все внутри. Дети — а это были дети самих послушниц, богом данные плоды весенних ритуалов — тоже слышали известие и, оставив свою игру в бабки, забросали послушницу вопросами.
— … а сколько будет тех, кто выступит на стороне Видо, как ты думаешь? — звонко и отчетливо спросил мальчик.
Ателинда тоже слышала это.
«Выступит на стороне Видо». Значит, Видо жив. Тогда Бальдемар несомненно погиб в поединке.
Темные пятна на повязке Ателинды начали быстро увеличиваться — у нее открылось сильное кровотечение. В глазах погас последний огонек интереса к жизни, и они начали стекленеть.
Тень от долговязой фигуры Ганакса упала на порог. Быстрым монотонным голосом он промолвил, обращаясь к Труснельде:
— Известия для благородной Ателинды, дочери Гандриды Мудрой Советчицы, дочери Авенахар Ясновидящей, происходящих от благородных потомков праматери Эмблы… Прошу впустить меня.
Ауриана ощутила, как напряглось все ее тело, готовясь к скорбному известию.
Ганакс был еще совсем юным, почти подростком, его ноги по самые бедра были заляпаны дорожной грязью. Он прокладывал себе путь по комнате, раздвигая руками низко висящие пучки сухих трав, и вскоре уже стоял перед Ателиндой и Аурианой с пылающим мальчишеским лицом, на котором читалось волнение. Он неуютно чувствовал себя в их присутствии, поэтому сложил руки на груди, бессознательно стараясь выглядеть ниже ростом, и почтительно склонил голову.
— Быстро говори все, что должен сказать, — прошептала Ателинда.
— Бальдемар жив…
— Они не могут оба остаться в живых! — возразила Ателинда.
— … но тяжело ранен, — быстро добавил Ганакс. — Хотя врачевательницы утверждают, что его жизнь вне опасности.
— Вне опасности? — воскликнула Ауриана, приподнимаясь с места. — Что ты такое говоришь?
— Вся эта история вообще очень странная… но я клянусь своими предками, все обстоит в точности так, как я говорю.
Труснельда принесла юноше чашку бульона, сваренного из бычьих хвостов, и рог с медовым напитком. Он даже не притронулся к бульону, но промочил пересохшее горло хорошим глотком меда. Все послушницы замерли, оставив свои занятия и храня полное молчание.