Несущие Свет. Противостояние
Шрифт:
– Не смей… – прошептала девушка. – Седой, не смей. Он мне… нужен…
Седой еще несколько мгновений стоял, копье в его руке дрожало, наконечник рассек кожу воина, и тонкая струйка побежала по горлу. Затем охотник смачно плюнул лежащему в лицо.
– Живи… тварь… пока ты госпоже нужен – живи.
Таша испустила короткий вздох облегчения и попыталась сосредоточиться. Ей нужно было заняться своими ранами… а потом посмотреть раненых селян… и заодно этого бугая. А то как бы не помер прежде, чем ответит на все вопросы. А он ответит, куда денется.
Волна тепла приятно прокатилась по
Девушка встала, осторожно наступая на раненую ногу. Поврежденные мышцы отозвались коротким спазмом – рана закрылась, но тело помнило пронзившую его сталь и пока что не верило в выздоровление. Пройдет не менее двух, а то и трех дней, прежде чем последние неприятные ощущения исчезнут. При более серьезной ране страдать приходилось и дольше – иногда целую неделю. А уж если бы нож здоровяка повредил кость…
Мотнув головой, Таша заставила себя сделать шаг, затем еще один. Глупому организму нельзя давать послаблений – ляг она сейчас спать, и тело уверится в том, что рана все еще существует. Зато если заставить мышцы работать, они быстрее свыкнутся с мыслью о собственном здоровье.
Здоровяк, связанный несколько беспорядочно, но достаточно надежно, сидел, привалившись спиной к массивному замшелому валуну. Кожа куртки потемнела от крови, мох под воином из серо-желтоватого стал багровым. Никто из охотников, разумеется, и не подумал о том, чтобы перевязать раненого. Если бы она распорядилась – тогда, может, кто-то и позаботился бы о пленнике. Но Таша как-то упустила это из виду, не подумала об этом, а смерды без прямого приказа не намеревались даже приближаться к тому, кто только что убил их односельчанина. Если бы он истек кровью и испустил дух, никто из них не выказал бы огорчения.
Таша на мгновение задумалась. Лечить – значит потратить время. Не лечить… с него станется потерять сознание или вообще умереть во время допроса. Вздохнув, она извлекла из ножен короткий бритвенно-острый кинжал и принялась неспешно резать упрямую сырую кожу куртки, постепенно открывая рану. Укол шпаги не делал ей чести как фехтовальщице – лезвие прошло по касательной, сильно разорвав кожу, но такая рана не угрожала здоровью человека… разве что кровопотерей.
– Сейчас я затяну твою дырку, – буркнула она недовольно, коря себя за то, что поддалась совершенно неуместному сейчас состраданию. – Лежи спокойно, не дергайся.
– Не все ли равно, где умирать? – пробормотал он, тем не менее оставаясь неподвижным. – Здесь или в подвалах вашей ублюдочной Обители?
– Здесь я тебе умереть не дам, – дружелюбно улыбнулась Таша, но дружелюбие было настолько фальшивым, что этого не понял бы разве что слепой. В глазах девушки плескалась жгучая ненависть. Подумав, она тем же тоном добавила: – Если будешь дергаться, тебя придется оглушить. Мне это не помешает.
Казалось, воин и в самом деле раздумывал, не попытаться ли оказать сопротивление. Таша видела, как напряглись его могучие мышцы, пробуя на прочность веревки, – но такие путы удержали бы и медведя.
Позади
– Что прикажешь делать дальше, госпожа? Уже темнеет…
Намек был совершенно ясен. Устали все… да и Дилана, если она и в самом деле ранена, не пойдет по лесу ночью, не рискнет. Проклятый здоровяк все-таки сделал то, что хотел, – выиграл время. Если его спутница и не сумеет оторваться от погони, то по крайней мере она получила время для отдыха.
– Разбить лагерь, выставить посты, – с обреченным вздохом приказала она.
– Да, госпожа, будет исполнено… – Лица охотников засияли от радости. – А наших мы перевязали, вы уж их посмотрите, волшебством своим попользуйте…
– Немного позже. Их раны не опасны, не беспокойтесь.
– Да, госпожа… конечно, госпожа…
Таша повернулась к пленнику и, приложив руки к липкой от крови коже, принялась плести заклинание исцеления. Постепенно магия оказывала свое благотворное действие – кровь перестала сочиться сквозь пальцы, плоть стянулась, оставляя на месте разреза длинный ровный шрамик.
– Может, еще и руку? – небрежно поинтересовался воин.
– Потерпишь… – Приводить в порядок его расплющенные пальцы Таша не собиралась. Во всяком случае, сейчас – позже, вероятно, для этого найдется время.
Плеснув на рану воды из фляги, она покачала головой – нет, нужно еще одно воздействие… или даже два. Считалось, что опытный маг способен вытащить раненого почти с того света, лишь бы он попал в руки целителя живым. Но процесс излечения шел тем дольше, чем опасней была рана, занимая иногда долгие часы. Девушка снова зашептала слова заклинания, чувствуя, как пальцы начинают мелко подрагивать – верный признак того, что сил остается все меньше. Исцеление в отличие от боевых стихийных заклинаний жадно пожирало жизненную энергию самого целителя – неизбежная и в высшей степени неприятная плата за использование магии крови. Пожалуй, прежде чем заняться ранеными охотниками, ей придется отдохнуть хотя бы несколько часов – иначе вполне можно потерять сознание… а допустить такое в присутствии простолюдинов ей очень не хотелось.
– Вот и все… – Она удовлетворенно окинула взглядом свою работу и довольно улыбнулась. Исцеление было проведено правильно и качественно, шрам выглядел хорошо зарубцевавшимся, не разойдется, не лопнет. – Теперь поговорим. Я бы хотела знать…
– Твои желания меня не волнуют. – Воин взглянул ей прямо в глаза, и она ощутила, что за этими словами не было бравады. Он и в самом деле намеревался молчать, готов был вытерпеть все пытки и даже встретить смерть с гордо поднятой головой. Но Таша была уверена – если он не совсем дурак, он как минимум хочет жить. Даже герои согласны погибнуть, только если это принесет пользу или хотя бы славу. – Я ничего тебе не скажу.
– Даже если я медленно отрежу тебе яйца?
Ни одна уважающая себя леди из высшего общества не позволила бы себе подобной грубости. Леди Таша Рейвен могла не только сказать подобное – без особых сантиментов она эту угрозу исполнила бы… не будь в ее арсенале более падежных средств.
– Хочешь стать евнухом, герой?
Она заметила промелькнувшую в его глазах искорку страха. Крохотную, видимую лишь тому, кто умеет наблюдать. Воин не боялся боли… но страх утратить свое естество оказался самую капельку сильнее чувства долга.