Несущий Свет

Валентинов Андрей

– «Артефакт», – вспомнил Степа словечко Тэда. Ничего себе, музыкальная шкатулка!

– Все это не важно, – Александр Михайлович поднял руку, прекращая разговор о странном поведении заводной игрушки. – Важно другое…

– Да, – поддержал Барятинский. – Главное, что Берг – предатель…

– Князь! – Наташа протестующе вздернула подбородок. – Я… я просила бы…

– Извините, сударыня, – в легкомысленном голосе Барятинского вдруг прорезался холодный металл. – Он скрыл от всех правду о «Мономахе». Он пытался ликвидировать господина Косухина – единственного свидетеля, уничтожил лабораторию… Не решусь

утверждать, но ваша болезнь, Наталья Федоровна, тоже может быть вызвана не только нервным срывом…

– Нет, – Наташин голос оборвался, она заговорила почти шепотом. – Дядя занимался «Мономахом» больше двадцати лет! Он отдал проекту все, вы же знаете… Это какое-то недоразумение, его обманули…

Никто не возразил, но было ясно, что остальные смотрят на поведение Карла Берга иначе.

Степе хотелось как-то поддержать девушку, но он знал, что должен выяснить правду.

– Наталья Федоровна… Наташа… – девушка подняла голову. – У вашего дяди есть перстень… серебряный…

Берг удивилась:

– Конечно. Очень красивый перстень. Дядя купил его незадолго до моего возвращения. Вы думаете, что это имеет какое-нибудь значение?

– Ну… это… – слова вновь не выговаривались. – Какой он?

– Большой, массивный, из серебра с примесью какого-то иного, более тяжелого, металла. На печатке два маленьких алмаза и изображение головы Горгоны…

– А не змейки? – вырвалось у Степы.

– Нет, я точно помню. Стилизованная голова Горгоны, по-моему, работа прошлого века…

…Ниточка оборвалась. Перстень был другой. Но тревога не проходила: издалека он был неотличим от того, что носил Арцеулов. Но не верить Наташе нельзя…

– Не будем спешить, – резюмировал Александр Михайлович. – Мы все знаем заслуги господина Берга. Будем надеяться… – он смолк, – да, будем все же надеяться, что это какое-то страшное недоразумение. Впрочем, у нас будет время поговорить об этом. Как и о том, как связаться с Тускулой…

Косухин понял – надежды больше нет. Брат, если он и жив, находится где-то в невообразимой дали, и даже эти люди, знающие и умеющие, казалось, все на свете, не могут помочь…

– А ведь сегодня юбилей, – внезапно улыбнулся Александр Михайлович…

– Помните, господа?

– Постойте… – Барятинский что-то подсчитывал. – До дня первого запуска «Мономаха» еще пять дней.

– Я не об этом, – покачал головой хозяин дома. – Впрочем, этот юбилей никогда не отмечался. Я сам узнал о нем случайно – от своего покойного брата. А ведь это событие имеет отношения и к вам, князь…

Он замолчал, затем заговорил вновь, в голосе его звучала гордость и одновременно грусть:

– В этот день мой дядя, Константин Николаевич, подписал приказ о создании лаборатории по изучению ракетного движения. Начальником лаборатории был назначен его адъютант – Сергей Барятинский, ваш дед, Андрей Константинович. Так начался «Мономах». Это было ровно шестьдесят лет назад…

– Я и не знал! – Барятинский удивленно развел руками. – Дед мне ничего не говорил. Я думал, что «Мономах» – идея Дмитрия Ивановича Менделеева…

– Господин Менделеев обосновал практическую сторону программы и разработал проект строительства эфирного полигона. Он подал идею Александру III. Но работы велись раньше…

Александр Михайлович встал и медленно подошел к окну.

– Все

началось после больших маневров на Балтике, когда были испытаны противокорабельные ракеты системы Конгрева. Константин Николаевич обратился в Академию Наук, предложив создать лабораторию для изучения возможности научного применения ракет. По семейным преданиям ему еще в детстве подарили китайскую книгу, где рассказывалось о мудреце Ли Цзе, который построил ракету и улетел на ней в Небесный Дворец бога Лэй-Гуна. Признаться, в Академии Наук к этой идее отнеслись без всякого энтузиазма. Но ваш дед, Андрей Константинович, был человеком упорным, впрочем, как и мой дядя. Через пять лет в Кронштадте состоялось первое испытание ракетного двигателя – конечно, еще порохового…

Он замолчал и не спеша прошелся по комнате. Было заметно, что эта история волнует его:

– Когда-нибудь об этом еще напишут… Я занялся проектом в 1911 году, тогда же, когда мы начали готовить первых авиаторов. Мы рассчитывали, что с 1920 года сможем запустить по два «Мономаха» в год. А потом появилась Тускула… Мы просто не успели…

Косухин слушал молча и чувствовал себя как-то неуютно. Конечно, с проклятым режимом царизма надо было кончать, но жаль, что программу «Мономах» не удалось завершить. Всемирная Коммуния без эфирных полетов показалась ему какой-то неполной, даже примитивной…

– За сколько времени можно восстановить?.. – Богораз не договорил, но все поняли.

– Полигон и выпуск ракет – лет за пять, – пожал плечами Александр Михайлович. – Но для этого должна работать промышленность, лаборатории… Работы требуют огромных затрат. Не говорю уже о том, что надо заново собирать научные кадры. Если большевики займутся этим сейчас, то у них уйдет на все лет двадцать…

– Жаль, что вы не пустили меня на фронт, – генерал говорил внешне спокойно, но в голосе дышала ненависть. – Они… эти… уничтожили все! Даже то, о чем не имели никакого представления! Вандалы!

Степа вскипел. Наука – наукой, но слушать такое он не мог. Александр Михайлович покачал головой:

– В том, что случилось, виноваты и мы. Мы ведь уже говорили об этом, Аскольд Феоктистович. Большевики пришли уже на руины… К тому же, они знали о «Мономахе», так ведь Степан Иванович?

Косухин от неожиданности вскочил. Перед глазами встало жуткое красноватое лицо Венцлава. Да, он знал. Знали и другие – те, что пытались сорвать старт…

– Об этом нам не говорили… – слова прозвучали не особенно убедительно, и Степа не выдержал: – О «Мономахе», кажется, знали в Столице, но почему-то… То есть, это держалось в тайне…

– Естественно, – Барятинский дернул в усмешке тонкие губы. – Иначе таким как вы, Степан, пришлось бы многое объяснять… Между прочим, кто-то из большевистского руководства собирает всех, кто работал над «Мономахом». Интересно, для чего?

Степа знал ответ. Для того, чтобы построить Шекар-Гомп – и, конечно, не только для этого. Да, ему и его товарищам ничего не объяснили. Что ж, теперь он, Степа Косухин, добьется, чтобы им все-таки сообщили правду…

На прощание Александр Михайлович крепко пожал Степе руку, повторив, что надеется еще раз увидеться в ближайшее время. Генерал Богораз проводил Косухина до подъезда, где терпеливо ждал черный автомобиль.