Несущий Свет
Шрифт:
Ростислав прочитал письмо дважды, полюбовался аккуратно вычерченными схемами церкви святого Иринея и дома Карла Берга, а также присланной фотографией. На фото улыбающийся Тэд и хмурый Степа были запечатлены на фоне Версальских фонтанов. Арцеулов аккуратно разорвал письмо на мелкие кусочки и сжег их в пепельнице. Фото решил оставить – оно было не подписано, и никто, включая фронтовую контрразведку, не сможет догадаться, кто были изображенные на нем двое молодых людей в костюмах по последней парижской моде…
Потом он долго курил, стараясь не давать воли чувствам и привести нахлынувшие мысли в относительный порядок. Теперь он ощущал не только стыд, но и бессилие. Он наконец
Оставалось два выхода. Первый – немедленно подать прошение об увольнении в отставку и ехать в Париж. Второй – оставаться здесь и ждать – то ли случайной пули, то ли подсказки…
В этот вечер он долго гулял по севастопольским улицам. Город поражал: здесь почти ничего не напоминало о войне. Лощеные тыловики прогуливали дам по Большой Морской и Историческому бульвару, посещали рестораны, где за ужин выкладывали сумму, равную месячному окладу офицера, и откровенно обсуждали, чем займутся в случае эвакуации. На тыловую сволочь Арцеулов старался не смотреть. Это было нелегко: Севастополь гулял, веселился и даже пускал фейерверки.
Когда стемнело, Арцеулов завернул в небольшой ресторан неподалеку от Графской пристани. Деньги покуда были. Он почти не тратил жалования, к тому же контрразведка после нескольких напоминаний вернула ему конфискованные фунты. Ростиславу повезло: его усадили за спрятанный в углу столик, откуда не было видно зала и даже визгливый шум оркестра доносился не так явственно. Официант, заметив опытным взглядом пачку фунтов в бумажнике посетителя, извернулся и принес бутылку довоенной «Смирновской». Пить Арцеулову строго запрещалось, но в этот вечер настроение было настолько мерзким, что он пренебрег наказом эскулапов. Хмель не брал – привычные фронтовые нормы были куда круче…
…Ресторан гудел. Осипшая певица выводила новинку сезона – популярную на весь Крым песню про гимназистку седьмого класса, слышались утробный гогот и пьяные вопли. Нет, под Александровском было все же проще. Не надо думать о том, что защищают они не Россию, а тыловых шкур и наглых спекулянтов, которые ничуть не лучше господ большевиков. Те, по крайней мере, не изображают из себя защитников Отечества… Арцеулов подумал, что Степа – изрядная сволочь. Ему не надо было предупреждать об атаке – и все бы уже кончилось. А еще лучше, если б красный командир Косухин все-таки пристрелил его на берегу Белой. Тогда умирать было легко: впереди маячила Столица, и смерть казалась такой простой и нужной…
– Не думай об этом, брат-вояк! – знакомый голос прозвучал неожиданно, словно отвечая его мыслям. – Там для таких, как мы, нет покоя…
Чешский подпоручик сидел за столом, держа в руке пустой прозрачный бокал. Лицо его было таким же, как и раньше, – спокойным, приветливым, и так же странно смотрели пустые неживые глаза. Даже шинель оставалась прежней – зеленой, поношенной. Сейчас, вблизи, можно было увидеть несколько сквозных прожженных дыр: на боку, на животе и одну, самую большую, – напротив сердца…
– Это вы!.. Здравствуйте, поручик!
Страха не было. Неожиданная встреча внезапно показалась желанной.
– Подпоручик, – чех улыбнулся. – Поручика мне дать не успели, брат-вояк…
Арцеулов молчал. В Нижнеудинске, в Иркутске и даже позже, после Челкеля; он мог еще сомневаться, то теперь знал, с кем имеет дело. Непонятно лишь – почему. Он ведь никогда прежде не встречал этого улыбчивого чеха.
– Нужно отдавать долги, – ответ прозвучал спокойно, чех аккуратно поставил на скатерть пустой бокал. – Я тебе должен, Ростислав.
– Но…
– Нет… Наш расчет впереди… Не будем об этом, брат-вояк. Если ты хочешь поговорить, то тебя ждут.
– Где? – Арцеулов весь сжался, боясь поверить. Значит, о нем вспомнили! Его не списали в отставку!
– Возле Албата, немного южнее, есть деревня. Неподалеку от нее – пещерный город. Тебя будут ждать там послезавтра, перед заходом солнца. Будь осторожен, брат-вояк… Прощай…
Чех кивнул, встал и не спеша направился к выходу. Арцеулов, не выдержав, взглянул из своего закутка: подпоручик спокойно шел по кишевшему публикой залу. Никто, казалось, не замечал неожиданного посетителя, но, странное дело, люди расступались, испуганно оглядываясь, на лицах проступало недоумение и страх, словно в жаркую летнюю ночь внезапно повеяло могильным холодом. Музыка смолкла. Оркестранты удивленно переглядывались, но никто не решался взяться за инструмент. Чех спокойно прошел к выходу, оглянулся и помахал Ростиславу рукой. В тот же миг по залу прошелестел облегченный вздох, нестройно грянул оркестр, и веселье, хотя и медленно, натужно, вступило в свои права.
Арцеулов улыбнулся. Наверное, молодой чех, так и не успевший получить нашивки поручика, тоже не любил тыловых крыс…
6. ПРИКАЗ
До Албата Арцеулов добрался спокойно: поезд довез до Сюрени, а там удалось подсесть на попутную татарскую арбу. Но, уже подъезжая к селу, Ростислав понял, что дальнейший путь не будет гладким. Возле околицы стоял патруль, который не только проверил документы, но и в самой категоричной форме направил Ростислава в какой-то «штаб».
«Штаб» находился в маленьком глинобитном здании местной школы. Серьезный молодой капитан вновь проверил документы, а затем потребовал от Ростислава пояснений: кто он и зачем прибыл в особую зону. Арцеулов чуть было не брякнул о желании изучить местные памятники старины, но вовремя понял, что лучше не рисковать. Оставалось принять обиженный вид и потребовать встречи с «начальством».
«Начальством» оказался хмурый полковник, которого Арцеулов несколько раз встречал в штабе Барона. Он представился: фамилия его была Выграну, он руководил особым отрядом по борьбе с повстанцами. Удостоверение, подписанное Врангелем, тут же уладило вопрос о лояльности неожиданного гостя, но пропустить Арцеулова дальше полковник решительно отказался.
Как оказалось, дело было серьезным. Вернее, оно казалось серьезным чинам штаба, которые командировали особый отряд в Албат. Ловили капитана Макарова.
Макаров: Павел Васильевич, бывший офицер Феодосийского полка, был тем самым давним знакомым Арцеулова, сослаться на которого помешала чистая случайность. Теперь Ростислав мог считать, что ему крупно повезло. Признайся он в контрразведке, что знает Макарова, дело могло обернуться так скверно, что не помог бы и Тургул.
В чем был виновен Пашка Макаров, которого Арцеулов помнил как отчаянного сплетника, выпивоху и картежника, точно никто не знал. Утверждали, что еще зимой он был арестован, бежал из тюрьмы и перекинулся к «зеленым», возглавив одну из самых опасных банд. Арцеулов знал, как разговаривать с такими, как Выграну. Самым спокойным тоном Ростислав поинтересовался, известна ли полковнику занимаемая им должность. Получив утвердительный ответ, он предложил Выграну еще раз прочитать его удостоверение, где имелся непробиваемый пункт о том, что «предъявитель сего» имеет право бывать в любом пункте расположения Русской Армии, в тылу и на фронте, а также требовать от военных и гражданских властей всяческой помощи.