Несущий свободу

Поль Игорь Владимирович

Ей захотелось разбить ему голову, только бы увидеть, как он проявляет какие-то чувства.

Опершись на локоть, Грета не сводила взгляда с лежащего рядом мужчины. В ее глазах отражались огоньки уличной рекламы.

Хенрик улыбнулся.

– Что? Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Вспомнилось, как инструктор издевался над тобой в «Доггере».

Она закуталась в смятую простыню, вдруг почувствовав неловкость от своей наготы.

– Такое забудешь, пожалуй.

– Ты напоминала маленького котенка, такого – с зубками-иголочками, который шипит на нападающих крыс. Толку никакого,

но не сдается.

– А ты таращился на меня вместе со всеми.

– Ну да, – легко признался он. – Было на что глянуть.

– Правда, ты единственный, кто смотрел на меня с сочувствием.

– Неужели?

– Мне так показалось. Хорошо, что эта сволочь откинула копыта.

– Я слышал, он разбился?

– Его планер начал растворяться еще в воздухе. Сбой автоматики. Он сверзился километров с пяти. Хотела бы я на это посмотреть. – Гримаса ненависти исказила ее лицо.

Он посмотрел на нее с сочувствием:

– По крайней мере, кое в чем насчет тебя он оказался прав. Не хочешь меня обнять?

Грета осторожно умостилась щекой на его бицепсе. Макушке стало тепло от его дыхания; она закрыла глаза и вообразила себя тем самым беззащитным котенком. В такие минуты ей хотелось плакать, хотелось быть слабой, чувствовать себя под его защитой. Дурацкие принципы, которыми ее пичкали в Союзе ольденбуржских девушек, все эти – «строгая, но не грубая, бодрая, но не напряженная» – сейчас не казались такими уж нелепыми. Когда-то она вырвалась из окружения дисциплинированных куриц, покорно слушающих россказни о величии материнства и историческом предназначении ольденбуржской женщины, сбежала, пробившись в ряды «Белых пантер». Она поняла, что уже подустала от роли девы с лебедиными крыльями, распределяющей смерть. Ей так не хватало тепла.

Она вздрогнула от нежного прикосновения.

– Извини, Хенри. Больше нет настроения. Может, чуть позже, – не открывая глаз, прошептала она.

Он разочарованно вздохнул:

– Жизнь коротка, крошка.

– Раз уж тебе нельзя произносить мое имя, зови меня кошкой.

– Кошкой?

– Я бы хотела стать кошкой.

Он грубовато поскреб ей за ушком.

– Кошки любят, когда их чешут, – пояснил он.

Она прижалась к нему покрепче:

– Только те, у которых блохи.

Грета попробовала представить, на что похожи их отношения со стороны. Что-то шевельнулось внутри, захотелось сказать ему, что дело вовсе не в ее желании выпустить пар: она любила этого голубоглазого убийцу. С того самого дня, как он посадил ее к себе на плечи, сам едва не падая от усталости. Подумать только – шесть лет!

Ее научили отлично управлять своими чувствами. Научили сдерживаться, отрекаться от всего земного, достигать состояния высочайшей концентрации. И она успешно применяла полученные знания на практике. Этот редкий секс урывками, когда приходится каждую секунду контролировать себя, лежа в очередной грязной наемной квартире, сдерживаясь, чтобы не закричать от восторга – нельзя привлекать внимание; чтобы не вонзить в него когти – нельзя оставлять следы на теле, этот секс – все, что она могла себе позволить вместо любви. А может, просто понимала, что есть предел – количество нарушенных правил, превысив которое очень быстро оказываешься

мертвой. Они и так уже нарушили достаточно для обоюдной дисквалификации. Все в полевых командах время от времени срывались с поводка, стараясь при этом не зарываться.

– Ты сегодня какая-то странная. Устала?

Устала ли она? Не то слово. Ей хотелось закричать. Что-нибудь вроде: неужели ты ничего не чувствуешь, скотина?!

Она гнала мысли о завтрашнем дне, о том, что утром ей снова придется превратиться в женщину с повадками шлюхи, о контейнере с новым заданием и о том, что это задание может оказаться для нее последним. Больше не хотелось быть бойцом. Она действительно устала.

Она приподнялась, чтобы увидеть его глаза:

– О чем ты думаешь, Хенри?

Он ответил, не задумываясь, будто ждал вопроса:

– Мой клиент должен был выйти один.

– Что? – не сразу поняла она.

– Мне пришлось убрать девчонку. Эта сволочь потащила ее с собой. Всегда ходил один, а тут – на тебе. Мне пришлось – она меня видела.

Разочарованная, она отвернулась.

– Ты же знаешь правила, Хенри. Пожалуйста, прекрати.

– Она закричала, едва увидев пушку.

– Хенри!

– Извини. Кстати о правилах: не называй меня по имени.

В темноте она прикусила губу.

За окном родился далекий гром, он словно дал сигнал – раскаты понеслись один за другим. Где-то заплакал ребенок; отсветы рекламы тускло пульсировали на стене.

– Я был груб с тобой?

Она растерялась от неожиданности.

– С чего ты взял?

– Ты сегодня сама не своя.

– Не думала, что ты заметишь, – не удержавшись, съязвила она.

Он потрепал ее по волосам:

– Спи… кошка. Завтра трудный день.

И задышал ровно, засыпая.

На ощупь она отыскала его ладонь. Когда он рядом и закрывает глаза, ничто не мешает ей представлять, что так будет всегда. Она улыбнулась. Надо же: я был груб с тобой. Вернулось настроение пошалить. Но Хенрик уже спал. Она не решилась будить его.

6

Смоделированный компьютером голос ответил по-английски:

– Прачечная Ласана. Стирка с доставкой на дом. Все виды тканей.

– Я по поводу своего заказа. – Голос Хенрика, измененный чипом, стал грубым и сиплым, словно его что-то душило.

– Сообщите номер заказа.

– Э-э-э, триста двадцать, триста двадцать один, Эл, Ди, Эм.

– Ваш заказ готов. Доставка в пятнадцать часов, с вас триста двадцать реалов, деньги можно передать экспедитору, требуйте заверенную квитанцию.

– Благодарю вас, – просипел Хенрик.

– Всего доброго, сеньор.

Он неторопливо спускался по лестнице универсального магазина. Триста двадцать реалов – это номер места встречи по внутреннему каталогу службы, сменяемому каждые три дня. Требуйте квитанцию – передача сообщения с курьером. Деньги экспедитору – передача денег. Пятнадцать минус день недели – двенадцать часов. Он почувствовал неудобство. Неосознанное подозрение, но Хенрик привык доверять своему чутью. Это чутье не имело рационального объяснения; оно заставляло пригнуть голову за миг до того, как просвистит пуля снайпера, или замереть с поднятой ногой над невидимым усиком прыгающей мины.