Несусветный эскадрон
Шрифт:
Любка и Инара дали ей местечко у квашни.
– Ты не очень-то… – грубовато предостерегла Любка.
– Как устанешь – садись отдыхать, – добавила Инара. Но этой незнакомке, впавшей в полное отчаяние, бесполезно было что-то говорить.
– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – твердила она, тыча в квашню слабыми острыми кулачками. А за дверью слышались еще голоса, русские и латышские. Шли женщины, молодые и старые, шли, засучивая на ходу рукава, убирая волосы. Я различила голос Лиги. Вдруг кто-то взвизгнул, дверь распахнулась, в комнату
Так вот, она ворвалась с хохотом, а в руках у нее была охапка штанов!
– Квашню накрыть принесла! – объявила Гайда, сунув мне прямо под нос это дорогостоящее имущество. В охапке было пар десять брюк, и все – из солидных магазинов, если и ношеные, то самую чуточку. – Как тесто в квашне зреет и разбухает, так хозяева этих штанов чтоб разбухли и лопнули!
– Ты что, магазин «Dressman» ограбила? – изумилась я.
– Тс-с!.. – Гайда прижала палец к губам и изобразила на лице такое, что все, ждавшие у квашни своей очереди, вытянули шеи и примолкли, глядя на нее даже не с интересом – с надеждой!
– Наше сбрендившее правительство? – внезапно угадала Инара.
Гайда закивала взлохмаченной головой – и грянул хохот.
– Да чтоб они лопнули! – весело заголосили женщины. – Да чтоб они треснули! Да чтоб они втиснуть задницы в свои лимузины не смогли!..
А тесто, которое месили таким колдовским способом, действительно стало, не дожидаясь, пока поставят всходить в теплое место, разбухать и лезть из квашни. А какой от него шел свет! Крепка же оказалась ругань моих ненаглядных подруженек, моих увесистых раскрасавиц, моих яростных мамочек и преданных женушек!
А тут и новое лицо явилось в дверях – но больше всего оно было похоже на привидение. Бледное облако окутывало высокую, тонкую женщину с огромными черными глазами.
Это привидение застыло на пороге в нерешительности.
– Ну, что же ты? Входи… – не очень-то уверенно пригласила я туманную гостью. Она двинулась – не шагами, как положено, а невесомым скольжением, плеща вытянутыми перед собой руками, как бы струясь. И тут лишь я ее узнала!
– Можно и мне? – спросила она. – Я не мать, простите… но мне бы тоже очень хотелось…
Женщины переглянулись.
– Кто это сказал, что месить это тесто и печь этот хлеб могут только матери?! – я оглядела свое кухонное воинство, с засученными рукавами, с убранными под косынки волосами. И откуда-то вдруг стало известно – раз ядовитый настой готовили девять бесплодных Ав, то испечь спасительный хлеб должны девять матерей.
Их тут набилось куда больше.
– Становись, – сказали хором Инара и Любка, и утонченное создание погрузило в тесто свои тонкие певучие руки, руки красавицы-балерины, сочинительницы танцев, для которой в свободной стране не осталось балетной сцены…
– Листья! –
Славка и Гунар, с букетами кленовых листьев в руках, шли к абре, не раздвигая толпу взбудораженных женщин, а… сквозь нее!..
Еще мгновение – и от подружек моих ненаглядных остались лишь силуэты.
А тесто так и перло из абры!
– Замесили на дрожжах – не удержишь на вожжах! – я так расхохоталась, что огонь в печи заметался.
– Когда ковриги мечут в печь, на них надо нарисовать крест, – предупредил Гунар. – Чтобы хлеб не опал, чтобы хранил благословление, и чтобы ему не повредила нечистая сила.
Я присыпала тесто мукой и укрыла абру охапкой штанов.
– Послушай! Ты Ингуса не видел?
– Нет, – Гунар оглядел комнату. – Слава, а ты?
– Подевался куда-то.
– Таро!
К ноге прильнуло мягкое, теплое, шерстяное.
– Таро, где Ингус?
Пес так на нас посмотрел, что все поняли правильно. Знает, но не скажет.
Я задумалась – что бы мог затеять этот непоседа?
По ночному небу прошел гул. Вроде бы растаял – но нет, вернулся, прокатился над самыми кронами деревьев.
– Гунар, выйди, крикни деду, – попросила я. – Он ведь нас тут так просто не найдет. Опоздал – вот теперь и мечется…
Глава тридцатая, о сражении
– Куда его понесло? – в отчаянии спросил Гунар. – Совсем старый черт из ума выжил…
Перелетное озеро проскочило мимо нас и сгинуло.
– Долго нам тут сидеть? – поинтересовался Славка.
– Еще час.
– Полтора, – поправил Гунар. – Коврига печется два часа.
– Меньше, – из вредности возразила я. И впрямь, сомнительное удовольствие – таращиться на печку, ожидая, пока хлеб поспеет.
– А вот проверим. Доставай ковригу и прикладывай к ней кончик носа.
– Спасибо!
– Если она не обжигает носа, значит, хлеб готов.
– Хватит с меня на сегодня фольклора!
Стоило нам назвать себя эскадроном – как начались какие-то несуразные склоки и пререкания. Уже Гунар со Славкой сцепились – идти искать Ингуса, или сам объявится. Уже Таро схлопотал за любознательность по заднице, а в ответ цапнул Славку за рукав – предупредительно цапнул, но все же… А нам тут еще сидеть и сидеть! Новорожденная магия потребовала хлеба, но никакой друид не испечет его быстрее, чем полагается…
Вдруг в окно кто-то поскребся.
Таро вскочил и залаял.
Стекол в этих окнах почти не осталось, они были закрыты ставнями. Гунар выглянул в щель – и никого не увидел.
Когда поскреблись во второй раз – выглянул Славка. И с тем же успехом.
Очевидно, гостю потребовалась я.
На поясе у Славки болталась резиновая дубинка-"демократка". Я попросила его встать у стены с дубинкой наготове – мало ли какие сюрпризы полезут ко мне в окно. И на третье поскребывание отозвалась сама.