«Несвятые святые» и другие рассказы

Архимандрит Тихон

— Конечно, можно! — бросил я на бегу.

Но потом все же остановился и на всякий случай уточнил:

— Простите, пожалуйста, а кто ваш отец?

— Мой папа был митрополитом, — ответила женщина.

Это было сильно!

— Как — митрополитом? — изумленно переспросил я. — А его имя?

— Митрополит Александр Введенский, — ответила женщина.

Это было еще сильнее. В Церкви хорошо помнят имя священника Александра Введенского. Он был одним из вдохновителей так называемого обновленческого движения в Русской Церкви в 20-30-е годы. Введенский и его последователи готовы были революционно менять основные правила и Устав Русской Церкви. На совести многих из них доносы в НКВД,

содействие в репрессиях против православных мирян, священников и епископов. Обновленцы учинили раскол в Русской Церкви, а грех раскола, по словам святителя Иоанна Златоуста, не смывается даже мученической кровью.

Женщину, обратившуюся ко мне, звали Тамарой Александровной. Введенский женился во второй раз, уже будучи обновленческим «митрополитом», и в этом браке родились сын и дочь.

— Что я вам могу посоветовать? — сказал я в конце концов женщине. — Вы дочь своего отца и, конечно, не можете не молиться за него. Более того, это ваш долг. Но поминовение вашего отца на литургии невозможно. Он сознательно порвал с Церковью, и, насколько известно, никакого покаяния и воссоединения с нею им совершенно не было. Но, еще раз, вы можете и должны поминать его дома, в частной молитве.

На том мы и порешили. Женщина потом не раз приходила в монастырь. Она оказалась удивительно доброй и отзывчивой христианкой, много и самоотверженно помогала больным, бездомным, старикам. Думаю, это было самой действенной молитвой за ее отца.

Как-то раз она подошла ко мне с просьбой причастить ее престарелую мать, ту самую вторую жену Александра Введенского. Мы договорились, что на следующее утро я приду в храм за час до начала службы, чтобы была возможность побольше времени уделить для исповеди. Как сказала Тамара, ее мать никогда не причащалась в православной церкви и лишь в те годы, когда ее муж возглавлял обновленчество, участвовала в его службах, которые и Таинствами-то назвать невозможно.

Но наутро я прождал их зря. Позвонила расстроенная Тамара и рассказала, что, когда они с братом пришли за мамой, та натянула на голову одеяло и категорически отказалась ехать. Хотя накануне, казалось, готова была исповедоваться и причаститься. Зная, что у стариков могут быть всякие капризы, я сказал, что все равно надо взять Святые Дары и причастить ее дома.

Тамара с сожалением отказалась.

— Это невозможно, батюшка, — сказала она. — Вы не сможете войти к ней в квартиру.

— То есть как — не смогу?

— Ну просто не сможете!

— Но почему?

Тамара объяснила, что в квартире ее матери живут кошки. Причем, сколько их там, никто не знает. Кошки рождаются и умирают. Уже много лет старая женщина не позволяет сделать в своей квартире даже уборку. Переступить порог ее жилища решаются только сын и дочь.

Я мысленно содрогнулся, представив себе эту картину. Кроме того, была особая причина, по которой идти в этот дом совсем не хотелось: с детства у меня жестокая аллергия на кошачью шерсть.

Но Тамара нашла выход. Она сказала, что завтра перевезет мать в квартиру к своему брату и там ее можно будет спокойно причастить. На том мы и порешили. Но поздно вечером Тамара позвонила и сообщила, что несколько часов назад ее мать умерла…

Как Булат стал Иваном

Жена Булата Окуджавы, Ольга, приезжала к отцу Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь. В разговоре с батюшкой она как-то посетовала, что ее знаменитый муж не крещен и даже не хочет креститься —

он равнодушен к вере. Отец Иоанн сказал ей:

— Не печалься, еще крестится. Ты сама его окрестишь.

Ольга была очень удивлена и только спросила:

— Как же я смогу окрестить его?

— А вот так и окрестишь!

— Но как же его назвать? Ведь Булат — имя не православное.

— А назовешь его, как меня, Иваном! — сказал отец Иоанн и заторопился по своим делам.

И вот спустя много лет Булат Окуджава умирал в Париже. За несколько минут до смерти он сказал жене, что хочет окреститься. Звать священника было уже поздно, но Ольга знала, что в таких случаях умирающего может окрестить любой мирянин. Она лишь спросила мужа: «Как тебя назвать?» Он подумал и ответил: «Иваном». И Ольга сама окрестила его с именем Иоанн.

Только затем, стоя над ним, уже умершим, она вспомнила, что лет пятнадцать назад в Псково-Печерском монастыре ей говорил обо всем этом архимандрит Иоанн.

Предсказание отца Николая о монашестве

В первый год после крещения я гостил на приходе у моих новых друзей — отца Рафаила и отца Никиты. Хотя что к тому времени я стал часто бывать в монастыре, но сам о монашестве не помышлял. Напротив, всерьез собирался жениться. Невеста моя была, наверное, самой красивой девушкой в Москве. Во всяком случае, многие так считали, и мне это, конечно, льстило. Дело шло к свадьбе. Так что я не только наслаждался новыми впечатлениями от открытия духовной жизни, но и мечтал о будущем счастье. Ходил на рыбалку, вялил пойманную рыбу, валялся на солнышке и предвкушал, что совсем скоро начнется новая жизнь — семейная. А кроме того, как уютно будет осенью посидеть где-нибудь в Замоскворечье, попить с приятелями пивка под рыбку, пойманную и завяленную собственными руками. За этими мечтами проходил день за днем теплого лета.

Как-то отцы Никита и Рафаил собрались съездить в гости к старцу Николаю на остров Залит.

Старцу было уже около восьмидесяти лет, и большую часть жизни он священствовал на рыбацком острове в Псковском озере. Я тоже решил поехать с ними, хотя и не без некоторого страха: все-таки прозорливый старец, все о тебе знает!

Но в первые же минуты знакомства с отцом Николаем страхи рассеялись. Батюшка оказался на редкость добрым и приветливым. Он заботливо принял нас в своей бедной избушке неподалеку от храма. Напоил чаем, чем-то угостил. Мои отцы уединились с ним для беседы и совета, а мне спрашивать у него было особо нечего.

Прощаясь, стали подходить к старцу под благословение, и всех он с любовью напутствовал. Когда настала моя очередь, отец Николай неожиданно ухватил меня за чуб и начал то ли в шутку, то ли всерьез таскать меня за вихры и при этом приговаривать:

— Не пей, не пей! Нельзя тебе пить!

Надо признаться, что выпить, да еще в хорошей компании друзей, я в те годы и правда был не дурак.

Впрочем, догадаться об этом по моему виду было совершенно невозможно: я выглядел много моложе своих лет. Но старец тем не менее продолжал свое. Потом он вдруг приподнял за чуб мою голову и внимательно посмотрел мне в глаза.