Нет мира в конном мире

Стафеева Жанна Викторовна

Самым красивым и самым вредным из этой троицы оказался Дукат. Очень похожий на моего Ваньку из дет­ства, караковый или вороной с желтыми подпалинами ка­бардос (лошадь кабардинской породы) -- красивый, но злой и коварный. Настоящий горец. Он попал в прокат из табуна из-под Краснодара. Два раза я падала с Дуката так, что искры сыпались из глаз. Один раз он уронил меня на спекшуюся землю возле еще не отреставрированного Константиновского дворца.

Со сбившимся от удара о землю дыханием я лежа­ла и видела, как со счастливым ржанием Дукат скачет в направлении залива, радостно сообщая всем о том, что избавился от докучливой ноши. Встревоженная Юля нарезала вокруг меня круги с криками: "Аля, вы живы?" Меня подняли,

проверили конечности. Защит­ный пенопластовый шлем, обтянутый черным барха­том, от удара раскололся, но спас мою умную голову. Поясница, которой я "треснулась", дико болела. Меня

пересадили на спокойную Викторину, и мы медленно вернулись в манеж.

Дукат любил волю и ненавидел прокат и прокатчиков. Он смирно бегал в смене за хвостом предыдущей лошади, но на открытом воздухе вспоминал свое гордое прошлое и становился непредсказуем. Глаза его разгорались зеле­ным огнем, и он не терпел, когда его обгоняли. На воле Дукат должен был идти первым во что бы то ни стало!

Второй раз Дукат "ссадил" меня на площадке. Мы делали галоп на конкурном поле, огороженном забором, состоящим из железных прутьев. Тренер Юра Осадченко велел мне "добавить хлыста" на подьеме в галоп. Я знала, что Дукат себе на уме и хлыста не терпит, но ослушать­ся тренера не посмела. Дукат заложил уши и мгновенно "подыграл", то есть подскочил на месте на четырех ногах или в просторечии "скозлил". Я катапультой вылетела из седла, и моя голова пролетела в сантиметрах от железных прутьев. На мгновение мне даже показалось, что что-то похожее на тугое крыло на миг подхватило мою голову и отодвинуло приземление в безопасное место. В тот день у площадки дежурил в машине папа одной из девочек. Он перемахнул через забор, подбежал ко мне, помог под­няться, проверил, все ли цело. Подбежал и тренер. На­клонился ко мне и обдал густым запахом перегара. В этот момент мне стало ясно, что за мою жизнь, когда я в седле, никто не несет никакой ответственности. Я отвечаю за себя сама, и никто больше!

В конном спорте часто спиваются. Начинается все чаще всего невинно. В Питере, в отличие от Москвы или Мин­ска, никогда не было приличного конно-спортивного цен­тра. Больших крытых манежей не существовало. Исклю­чением стал только Ленманеж, и тот небольшой, со стол­бами, которые приходилось объезжать. Был еще когда-то ипподром на улице Марата, но он сгорел. Восстанавливать рассадник азартной игры в тотализатор, чуждый совет­скому человеку, не стали, и на его месте построили Театр

Юного зрителя. Притом все манежи кавалерийских пол­ков прекрасно сохранились, правда, функционировали не по назначению. Прекрасные просторные манежи и конюш­ни заняты выставочными залами и музеями. А неприкаян­ные спортсмены-конники ездят на улице в любые морозы и греются водкой. Со временем выпивка становилась при­вычкой, и человек медленно, но верно спивался. Конечно, лошади -- тоже своего рода наркотик, но перед химиче­ской зависимостью организма от очередной дозы спиртно­го даже лошади бессильны.

Юра тоже стал жертвой такого постоянного "сугре­ва". Он пил, потом завязывал на какое-то время, смотрел мутным взглядом на лошадей, трезвел, добивался даже каких-то спортивных успехов, бурно их отмечал и сры­вался опять. Я попала к нему в один из переходных пери­одов. Юра был маленький и сухонький, то ли потому, что спортивный, то ли давала уже о себе знать измученная пе­чень. Забегая вперед, скажу, что кончил он плохо. Умер Юра от почечной недостаточности в возрасте 46 лет, хотя последние два года не пил, имел собственнуюю лошадь и неплохо на ней выступал по большим высотам, то есть прыгал выше ста тридцати сантиметров.

Меня привезли в ближайшую "травму". Диагноз рентгенолога оказался неутешителен: перелом ключицы и отрыв какого-то

там бугорка. Пришлось наложить гипс. Гипс был современным, и в нем можно было мыться, но сам жутко царапал кожу и мешал спать. Левая рука за­фиксирована, все приходилось делать правой. Месяца два я страдала без лошадей и за лошадей. Но это была добро­вольная жертва, положенная на алтарь конного спорта.

Должна сказать, что вокруг каждого перспективного "чайника", а именно так именуют нас профессионалы, всегда начинают толочься некие "специалисты", которые принимаются раскручивать его на индивидуальные тре­нировки, на собственную лошадь, на дорогую амуницию, на оплату стартовых... да мало еще на что! А если этот

человек еще и добрый и порядочный, то раскручивают из всех сил. Есть среди них люди, виртуозно владеющие гипнозом. Ибо ничем другим объяснить то, что со мной случилось вскоре, я не в состоянии.

Дама, явившаяся в нашу прокатную конюшню не в самый прекрасный день, именовалась Раиса Ивановна Хомутова. Вообще все люди, которые в этой истории сы­грали определенную роль, имели "лошадиные" фамилии. Не в самый прекрасный, поскольку то, что случилось поз­же, мне пришлось расхлебывать еще двенадцать лет, а это срок!

Хомутова -- небольшого роста с голубыми глаза­ми навыкате. Ходила в конных бриджах круглосуточно. "Профессионалы" всегда и везде ходят в конных брид­жах, даже если гребут навоз. Так их легко можно опо­знать. Будьте осторожны! Говорила Хомутова очень убе­дительно и всегда во множественном лице. "Мы решили. Мы подумали" и т.д.

При этом ногти на ее руках отличались хронической траурной каемкой. Но меня почему-то тогда это совер­шенно не смутило. Все прокатчики про Хомутову гово­рили не иначе, как с почтительным придыханием. Она занималась у самого Смыслова!

Учитывая, что Юра Осадченко как тренер и человек в моих глазах упал, его место неизбежно должен был занять другой авторитет. Раиса Ивановна поначалу взялась тре­нировать девушку Катю на коне, принадлежавшем Мари­не -- хозяйке конюшни в Стрельне. Уж не помню кличку коня, но все звали его Веник. Небольшенький гнедень­кий конечек, породистый, но плохо выращенный, или на конном сленге "затянутый" -- роста сто пятьдесят сан­тиметров, с узкой грудью, чахлым хвостом и неправиль­ным поставом ног. Катя же, напротив, кавалерист-девица роста, можно сказать, гренадерского. Смотрелись Катя и Веник вдвоем довольно комично. Из последних силенок маленький Веник прыгал с огромной Катей на спине.

Венику дал путевку в жизнь некий Дядя Боря, кото­рый сказал: "гибкий, прыгать будет". Видимо, дядя Боря являлся еще более крутым специалистом, чем Хомутова, поскольку заслышав это, наша Раиса Ивановна как-то не на шутку оживилась и продолжила тренировать Катю с еще большим рвением.

Поначалу занятия Кати и Веника в нашем крошеч­ном круглом манежике вызывали массу интереса. К частным лошадям всегда повышенное внимание со сто­роны прокатчиков. У каждого из нас была мечта иметь свою лошадь. Чаще всего она так и оставалась мечтой, поскольку либо заедал быт, либо денег на такую "блажь" не находиллось.

Потом у Кати с Веником как-то не заладилось. На лю­бительских соревнованиях по конкуру они заняли третье место от конца. Возмущаться начала хозяйка Веника, не­довольная результатом, который показал конь. Катю с ло­шади сняли, и Хомутова тоже получила отставку.

Великому тренеру Хомутовой нужна была новая жерт­ва, чтобы реализовать тренерский потенциал, и она взя­лась за меня. Понимание ситуации пришло позже, а сна­чала внимание тренера-профессионала мне, естественно, польстило. Раиса Ивановна подходила ко мне невзначай, поправляла руки-ноги, давала мелкие, но ценные советы. После очередной неразберихи в смене она выдала сакра­ментальную фразу: