Нет памяти о прежнем...
Шрифт:
Этой ее фразе я, признаться, тогда не придал никакого значения, но в память она врезалась.
— Прилетела мама? — вскричал я.
— Горячо, — проговорил командир Базы, — но не в цель.
Я никогда не наблюдал за командиром подобных вольностей. А тут его словно подменили. Значит, что-то из ряда вон. И приятное.
— Hе тяни, командир, — взмолился я.
— Разрешаешь объявить?
— Если узнают по распространяемым известиям через какой-то час, так пусть узнают сию минуту, — рассудил я.
— Внимание! — начал он. —
Шеф Базы медленно, с расстановкой и паузами стал перечислять мою должность, категорию, звание, награды.
— Прошу тебя, не надо, — недовольно буркнул я.
Он засмеялся. Даже на селекторном совещании и при хорошем настроении он никогда не вел себя так. Хотя те, кто с ним дружил и был на коротке, прекрасно знали его как большого шутника и юмориста.
— В общем, — согласился он со мной, — адресовано лично вам, за подписью всех членов Комитета, за исключением твоего отца.
«Потому что отец, как и я, в командировке», — отметил я про себя, продолжая слушать.
Шеф, однако, сделал паузу. Любопытство мое да и всех, кто слушал его, накалилось до предела. Я готов был крикнуть — не издевайся, мол, выкладывай сразу.
— Зачитываю! — наконец объявил он. — Ваша мать сегодня утверждена в должности Главного врача Канцелярии Главы Великого Круга Миров. Поздравляя вас как сына с этим выдающимся событием, одновременно сообщаем, что презентация состоится…
4
Дальше я ничего не слышал. Все потонуло в восторженных криках многочисленных сотрудников Базы и ребят моей команды.
Они радовались так, будто в телеграмме речь шла об их мамах, а не о моей. И вдруг я поймал себя на том, что ревную ее к ним. Она теперь не вся моя. Она стала чужеватой… Такое, между прочим, я испытывал однажды. Давным-давно. В детском садике…
Курируя в ведомстве Здоровье медицинский персонал детских учреждений, она как-то пришла в наш детский сад. Дети обступили ее, и каждый тянул к ней ручонки. Мама брала на руки то одного, то другого, трепала их по головкам и говорила им что-то ласковое и хорошее. А я, оттесненный детворой, стоял в сторонке. Взрослые — воспитатели, доктор и медсестра — не знали, что она моя мама.
Мне было обидно и горько. Глаза мои набухли, как почки по весне. Еще чуть-чуть, и они лопнули бы. Брызнули бы жгучими слезами.
Мама, моя мама, всех обнимает, всем смеется, а меня не видит. Обо мне не помнит. Забыла, что я здесь, в этом же детском садике…
Я смотрел на нее из-за спин ребят и очень-очень любил ее. Какая она была красивая! Какая родная-родная! И не моя. А ихняя… И тут ее глаза остановились на мне. И в них я прочел свою боль.
Они страдали вместе со мной. И мама крикнула, как застонала:
— Сынок, любимый мой! Что ты забился в угол?! Hу-ка, беги ко мне!
И все кругом затихли. Потом расступились.
… Теперь почти то же самое. Только я уже не маленький. Хотя чувствую себя точно так же…
Они радуются. Они говорят о маме. И хотя поздравляют меня, сами на все лады повторяют ее имя. Моя любовь к ней сейчас не имеет никакого значения. И я вообще — ничто… И все из-за этого сенсационного сообщения.
Событие, действительно, из ряда вон. Ведь назначения на первые должности Служб Всевышнего происходят не каждый день и даже не каждый год. А единственный раз за многие сотни лет. Есть и такие посты, которые замещаются новым лицом через тысячу лет. Вот почему это большое событие. А руководитель медицинской Службы Главы Великого Круга Миров — одна из двух должностей, которая может заниматься сколько угодно лет. Затем он по собственному желанию, как и все, уходит в Кругооборот. Исключительно по своей воле. Устает и понимает, что ему нужно обновиться. И начинает добиваться отставки. Глава же, по его собственному признанию, с неохотой отпускает своих помощников. Очень привыкает к ним. А к главврачу особенно. Ведь он, по существу, является его личным врачом.
Мама, моя мама, — личный врач Всевышнего. Потрясающе! В недослушанном тексте пришедшего на мое имя сообщения говорилось, что мне разрешено вылетить Домой для участия в церемонии инаугурации.
Прихватив с собой депешу, я направился было к себе в каюту, но голос из транслятора попросил меня пройти в зал связи. Hа разговор вызывал отец.
Отец сидел перед компьютером и, заглядывая в записи, что-то сосредоточенно набирал.
«Пишет отчет», — догадался я.
Потом он оторвался и глянул в то место, где должно было появиться мое изображение. И наши глаза встретились. С минуту мы молча смотрели друг на друга.
— Ты что-то грустный, малыш, — сказал он.
— Есть немного… Казалось бы, радоваться надо. А вот…
— Ты безнадежный эгоист и маменькин сынок.
— Папенькин тоже, — согласился я.
— Нет, малыш, ты со мной в контре, — возразил отец.
— Я был не прав. Теперь я это хорошо понимаю.
— Спасибо. Hо если по справедливости, и я был не прав.
Мы весело рассмеялись. Признавшись в своей неправоте, мы как будто сбросили со своих плеч тяжелую ношу. Мы помирились.
— Кстати, ты прекрасно выглядишь.
— Нет устал я что-то, малыш.
— Hе дай, Бог! Тебе еще рано уставать, — с искренней тревогой в голосе оборвал его я.
Когда Там кто-либо говорит об усталости, значит, он расписывается в том, что ресурсы его истощены и для омоложения и коренной встряски ему необходимо в Кругооборот.
— Hе в том смысле, — успокоил он меня. — Просто замотался. По моей нудной дотошности, известной тебе, я не успел раньше срока выполнить задание… Придется возвращаться и доделывать.
— Да, а где ты?