Нет пророка в своем отечестве
Шрифт:
______________
* Здравствуйте, здравствуйте (франц.).
А королевство Вилька, залитое солнечным светом, поистине имело чудесный вид. И сам он никогда раньше не чувствовал себя настолько королем.
Рука Люци не отпускала его руку и, конечно, своим долгим и полным тайного трепета пожатием как бы говорила: "Да, мы не можем позволить себе большего, потому что на нас смотрят, но мы неразлучны".
"Сейчас или никогда", - подумал Вильк.
Какой-то странный и неведомый страх сжал его сердце. Ведь этот момент был для
Он силился заговорить - и не мог; ему не хватало слов, как тому, кто в первый раз просит одолжить денег... Новичок!
– Что это вы сегодня так серьезны, даже печальны?
– спросила Люци.
– Я только счастлив.
Еще одно пожатие руки было комментарием к этим словам.
– Быть может, вы нашли цветок папоротника или четырехлистный клевер?
– О, мой цветок во сто крат прекрасней!
– Голое ваш дрожит... Где ж ваше счастье?
– Со мной.
– Никто не слышит нас... говорите.
– Мое счастье зависит от вас.
– От меня?
– Да.
– Сожми крепче мою руку... От меня?
– Я тебя люблю.
Они склонились друг к другу, как два колоса, и будто шелест пролетел по воздуху поцелуй.
Внезапно Вильк побледнел, выпрямился во весь рост Я обнажил голову.
– Люци, дай мне руку навсегда, будь моей женой.
– Что?!
Как будто молнией ударило Вилька. Люци отъехала от него на четыре шага. Гнев и удивление изобразились на ее лице.
– Господин Вильк!
– Сударыня!
– Не забывайте, сударь, с кем говорите!
– Бога ради, что это значит?!
Люци была вне себя от негодования.
– Это значит, что вы поступили со мной недостойно, невежливо, неблагородно! Вы злоупотребляете моим доверием! Вы оскорбили меня!
Кровь волной прилила к лицу Вилька; вместо ответа он схватил коня Люци за уздечку.
– Пустите меня или я позову папу!
– Зови! Ты должна меня выслушать! Со всей любовью и во имя любви еще раз спрашиваю: что значат твои слова?
Вильк дрожал, как в лихорадке, а глаза его метали молнии. Тут Люци и вправду испугалась угрозы; ведь она первая когда-то бросилась на грудь Вильку.
– Чего вам от меня угодно?
– Объяснения. О чем вы думали, позволяя себя обнимать и целовать? Вы играли мной? Да разве вы не понимали, к чему это приведет? Понимаете ли вы теперь, что это обязывает? Сердца у вас нет или ума?
– Боже!..
– Говори! Иначе я спрошу об этом при всех.
– Разве я виновата?.. Мне так скучно было в Хлоднице...
Вильк уж больше ни о чем не спрашивал; он понял все. Бедняжка скучала в Хлоднице, вот она, pour passer le temps*, и придумала себе забаву. А так как ей было лет двадцать, то нервы придали забаве, быть может, чересчур горячие тона. Будь ей лет восемь, а Вильку десять, это называлось бы "играть в мужа и жену". В их возрасте "в мужа и жену" никто уже не играет. Зато играют в другую игру (весьма увлекательную) - в возлюбленных, иногда говорят также в
______________
* Чтобы провести время (франц.).
А теперь, читатель, выслушай краткую речь в честь наших салонов. Сколько там поцелуев запечатлевают на личиках, посыпанных розовой пудрой, это не наше дело! Но мезальянсов, однако, там не бывает. Другое дело сказать кому-нибудь: "Будем любить друг друга всю жизнь". Зато потом, когда придет для этого время, говорят:
Тебя я вечно буду... вспоминать,
Но быть твоею не могу.
Общественное мнение - как яркий свет. У кого от света глаза болят, тот заводит себе зонтик - мужа. Многих забав юности не было бы и в помине, когда б не нервы. Ах, эти несчастные нервы!
Однако все это хорошо для нас, а Вильку оно было полезным разве лишь тем, что
Ему остался в утешенье
Лишь опыт - сладкий плод мученья.
Он отпустил коня Люци. Правда, он мог бы ей сказать, что поступил, как порядочный человек; что без такой развязки, которую он придал делу, их отношения были бы попросту безнравственными; что он стремился облагородить их и т.д. И еще многое мог бы сказать, но к чему все это? Он отпустил коня Люци... и, даже не кивнув ей головой, медленно направился восвояси.
Шел он очень медленно. Во весь обратный путь чувствовал только, что случилось с ним что-то необычное.
Втянутый в круговорот смятенных мыслей, он мучительным усилием стремился уяснить себе, что же именно произошло, отчетливо себе представить, что же, наконец, случилось?
Странно! Он даже не чувствовал ни боли, ни отчаяния; он просто был оглушен.
Лишь после долгих усилий Вильк уловил смысл события. Смысл этот был таков.
Во-первых, он потерял Люци; во-вторых, им пренебрегли; а в-третьих...
Третью мысль нелегко было сформулировать. Она появляется у человека примерно тогда, когда он говорит: "Я должен отдать себе справедливость - я дурак", Сама эта мысль не так уж тяжела, но обстоятельства, в которых оказался Вильк, делали ее более горькой для него, чем две предыдущие. Практически она вела за собой утрату веры в людей, утрату любви к людям и утрату надежды, что когда-нибудь будет лучше, чем теперь.
Вильк провел бессонную ночь.
В эти одинокие часы боли и размышлений решалась его судьба. Такие часы - перелом в жизни. Утро должно было показать, выйдет ли Вильк из борьбы ни к чему не годным, или еще больше закалится в огне.