Нет такого слова (сборник)
Шрифт:
Слувис, бывало, увлекался новыми друзьями. Но все проходило по одной схеме:
– Слушай, я тут познакомился с неким Сережей Петровым… ты знаешь, это уникальная личность, это… это просто сейчас таких не делают, это просто какое-то живое ископаемое… благородный, честный, добрый… просто… (и тут голос Слувиса прерывался) просто настоящий… (из-под очков выкатывалась слеза, и голос превращался в шепот) настоящий бессребреник …
Я сочувственно вздыхал. Проходил месяц-другой. Я спрашивал:
– Да, кстати, как там этот ваш Сережа Петров?
– Пропал куда-то, давно не звонит, – небрежно говорил Слувис и быстро переводил разговор на другую тему.
Проходил еще месяц,
Речь шла либо о крупном обмане при расчете, либо о мошенничестве при обмене раковинами. Они, кстати, встречаются довольно дорогие, даже среди рядовых, не уникальных. Каури разновидности “Gloria maris” стоит, как нынче принято выражаться, от двух тыс. у. е. А размером – в пиджачную пуговицу. Само же коллекционирование раковин имеет совершенно банальный глубинно-психологический смысл. Когда я поведал об этом Слувису, он, против моего ожидания, не стал отмахиваться и спорить, а потер руки и захихикал: «То-то меня к ним ужасно тянет!»
Но если без всяких таких шуток – он любил любить. И его любили. Обо всех своих женщинах он говорил нежно и признательно. Его последняя жена была совсем молодой, когда они встретились. Они прожили прекрасных двадцать пять лет. Или даже больше.
Юрий Александрович. 3 вдруг неожиданно и странно
Среди друзей Слувиса был выдающийся советский физик N. Они когда-то жили в одном дворе. Правда, N был постарше.
Несмотря на все свои регалии (академик, лауреат премий и орденов кавалер) и должность (высокий научно-руководящий пост в одном очень-очень секретном институте), он вел жизнь безалаберную и многоженскую. Возил в авоськах картошку «ужасно неприспособленным и житейски беспомощным» великовозрастным детям своей возлюбленной, носил раздерганную пыжиковую шапку и пальто нараспашку, ездил в основном на метро и любил выпить. И вообще был просто очарователен.
Он был ровесником А.Д. Сахарова и рассказывал про него интересные вещи.
Они учились на одном курсе. Сахаров на первом же занятии по физкультуре подошел к перекладине, повис на ней и свалился. «Все сразу решили – гений, раз не может подтянуться. Хотя подтянуться он, скорее всего, мог», – сказал N.
N говорил, что Сахаров был великий физик, гениальный инженер-изобретатель, но столь же бесподобный научный интриган. По рассказам N, письма Сахарова к Евгению Забабахину, который в Челябинске параллельно с Сахаровым делал водородную бомбу, полностью сбили конкурента с толку и вывели его из игры. Особенно если учесть, что эти письма Сахаров ухитрялся пересылать ему в обход всех служб секретности.
Вынесем за скобки оба подвига Сахарова – ядерно-оружейный и гражданский. Они неоспоримы.
Но тем занятнее подробности жизни.Над рукописями трястись? уходи и не оглядывайся
В начале восьмидесятых я сочинял пьесы, и четыре из них были поставлены. Правда, довольно смешно: на «настоящей» большой сцене в Москве только одна, и та – инсценировка. Еще одна на настоящей большой сцене, но в Софии. Две другие – по подвалам, как это случалось в то время. Одну из «подвальных» поставила модная режиссерша, а играли там Евгения Уралова (та, которая главная героиня в фильме «Июльский дождь») и замечательный Олег Вавилов.
Беда была в том, что Женя и Олег служили в разных театрах, им было трудно найти совпадающие свободные вечера, поэтому представлений было очень мало.
В этой пьесе был особый драматургический ход: герой и героиня ни разу не говорили друг другу ни слова, хотя общались весьма горячо. Но – как бы через третьих лиц. Разговаривая с другими
Потом я в очередной раз закончил один этап жизни и перешел к другому. И, помимо прочего, сложил в мешок и вынес на помойку несколько пьес, каждая в нескольких экземплярах.
А лет через десять мне звонит один режиссер-документалист и говорит, что хочет попробовать себя в жанре телеспектакля. А ему несколько человек рассказывали, что у Д.Д. есть оригинальная, лихо закрученная (и много других приятных слов) пьеса на двоих. Он говорит:
– Я хотел бы для начала ее прочитать. Как бы это сделать?
– Никак. Совершенно невозможное дело… – И объясняю ему ситуацию.
– Даже экземпляра не оставили? Ну, вы даете!
Даю. Вернее, давал. Дал когда-то. А что теперь сделаешь?Если будет нужно ледяное время
Дочь простого служащего, она с детства оказалась у самого подножия властной горы. Так получилось – жила в одном дворе со всем Политбюро. Однажды утром вышла, как всегда, в школу – а во дворе тишина и пустота, ни одной машины у дубовых подъездов. Дворник объяснил:
– Сегодня ночью взяли всех врагов народа.
Во время войны была на фронте – и в штабе, и на передовой. Шагала между вмерзшими в реку трупами немцев. Март, начинало таять. Сырой ветер шевелил невесомые светлые волосы мертвых врагов, стоящих во льду вертикально.
После войны училась в театральном институте у великих режиссеров и актеров. Какие люди, какие репетиции, какие спектакли, какие обсуждения!
О, московская богема конца сороковых – начала пятидесятых, ее красивая лихая молодость: это отдельный длинный роман!
Работала в театре, была премьершей, ездила на зарубежные гастроли. Вместе с главным режиссером бывала на официальных приемах, знакомилась с президентами, королями и диктаторами.
Потом семья, дети, внуки, племянники.Кто-то умер. Кто-то уехал. Пропал, замолчал, исчез. Она осталась. С ней осталась куча писем, приглашений, программок, книг с автографами. Кипы фотографий. В гостях у короля Фарука. В студии Питера Брука. На занятиях у Михаила Ромма. Около хижины дяди Тома…
Ей восемьдесят лет. Она часами сидит на диване, прикрыв глаза. В голове туман и поволока. Ей кажется, что она – это русло ручья, по которому течет время. Холодное, до ломоты костей. Как листья по воде, уплывают имена, встречи, разговоры.
Она все время зовет к себе внука, показывает ему книги и фотографии. Специально готовится к таким беседам. Рассказывает медленно и долго, чтоб ничего не упустить.
Внуку некогда. Вообще-то он вежливый мальчик. Но однажды срывается:
– Да пойми же ты! – кричит он. – Это не интересно! Это никому не интересно!
Выходит и громко идет в свою комнату.Но, устыдившись, возвращается, останавливается перед ее дверью: – Ба! Но ты ничего, ты зови меня, если будет нужно .
Три года правила личной гигиены
Она не брала деньги без спросу. Она экономила. Ее новый как бы муж был человек безалаберный и щедрый. Все время совал ей купюры: «Поезжай на такси, купи себе что-нибудь красивое, пообедай в ресторане». У него водились деньги, и он их не считал. Он не был богатым – она поняла это очень скоро, – но по сравнению с жизнью в ее родном N-ске это было, что называется, небо и земля.