Нет времени для Тьмы

Каминский Андрей Игоревич

— Слышали, что говорит Ингрид, — Эстебан обнял девушку за талию, — не ошибается тот, кто ничего не делает. А мы сможем и мы сделаем! Победа или смерть!

Дружный отклик молодых радикалов был ответом и одновременно согласием на последнюю отчаянную попытку остановить «фашизм» в США.

Глава 6

Обычай наш блюдя, простоволосая,

Босая, обошла я рощи тайные,

Из облаков сухих я ливни вызвала,

Вернула море вспять, и побежденные

Валы свои обратно Океан погнал.

Попрала я законы мироздания:

Средь звезд сияло солнце и Медведицы

Коснулись моря. Ход времен смешала я:

От чар моих цвела пустыня знойная

И урожай зимой Церера видела.

Сенека «Медея»

По южному яркая Луна светила в ночном небе, озаряя

обширное поместье. Заброшенное еще полвека назад, оно ветшало и приходило в упадок в отсутствие законных владельцев. Официальные власти карликового островного государства давно махнули на него рукой, все, что было мало-мальски ценного, разграбили окрестные мародеры и, казалось, недалек тот день, когда наследие колониального прошлого поглотят джунгли да болота.

Но месяц назад все изменилось.

На ступеньках отреставрированного в рекордные сроки поместья, меж мраморных колонн возвышался золотой трон, с подлокотниками в виде голов оскалившихся драконов. На троне восседал Тодт в алой тоге и увенчанный золотой диадемой с поднявшей капюшон коброй-уреем фараонов. Он держал скипетр с вырезанной мордой оскалившегося зверя, похожего одновременно на кабана и крокодила. Спинку кресла также венчало изображение кобры, в тени капюшона которой и восседал магнат.

По бокам, парой ступенек ниже, стояли два трона поменьше, на которых восседали Бриттани и Ядранка, в полупрозрачных алых накидках. А на лужайке перед домом возвышался алтарь из черного мрамора, покрытый золотыми магическими знаками. И на нем, лежала еще одна женщина — средних лет брюнетка, с красивой крепкой грудью и длинными ногами. Ее обнаженное тело блестело от пота, выступившего от жара костров окруживших алтарь. И наконец, у подножия трона вольготно раскинулась пышногрудая афроамериканка, бесстыдно разведшая бедра, выставляя свои прелести напоказ. Лицо ее прикрывала маска бегемота, на ногах виднелись сапоги из крокодиловой кожи — единственная, если не считать маски, одежда черной женщины.

За пределами круга костров виднелись стояли статуи из черного и белого мрамора, изображавшие античных и варварских богов: Пан, Артемида, Меркурий, Анубис, Кернуннос, Баст. Но меж статуй стояли и живые люди, способные сравниться неподвижностью с каменными истуканами — мужчины и женщины в звериных масках. Рослые парни, с идеально прочерченными мускулами также являли разительный контраст, где алебастрово-белая кожа немцев и скандинавов перемежалась с эбеновой чернотой афроамериканцев, Также как и рослые полногрудые блондинки перемежались длинноногими мулатками и негритянками.

У края лужайки, сливаясь с нависшими ветвями, неподвижно стояла высокая фигура закутанная в черный балахон. Лунный свет переливался на острие наточенного серпа, лежащего на плече укрытом черной тканью.

В доме, за спиной трона стояли Олег и Вика: полностью обнаженные, они не вмешивались в происходящее — Ниса велела им оставаться на месте, пока она не позовет. Сама же колдунья стояла рядом с алтарем, успокаивающе гладя волосы лежавшей на нем женщины — Тихана Тодт, третья жена магната. Она в этом ритуале играла роль египетской богини Нефтиды, тогда как ее обе падчерицы — богинь Анат и Ашторет, жен Сета-Баала-Тифона, воплощением которого представал кесарь-магнат. Сам он, восседая на троне, переглядывался с Нисой и в его глазах постоянно менялось выражение: от напряженного ожидания до шального веселья. Эти изменения отражали перепады настроения обеих душ деливших теперь тело Тодта — самого магната и возрожденного Нисой кесаря Нерона. Тодт согласился на переселение после того, как Ниса пообещала ему телесное омоложение, после подселения в его тело духа тридцатилетнего императора. Оба оказались во многом схожими по духу и наклонностям, а также в своем стремлении к абсолютной власти. Именно это и был второй подарок Нисы обоим — после возрождения к жизни одного и омоложения второго. Взамен оба поклялись на крови именем сплавившего их воедино Сета-Тифона, даровать Нисе желаемое.

Жрица вскинула руки к Луне:

Ныне приди, о Селена триликая, милая сердцу, Внемли, богиня, священным заклятьям моим благосклонно! Ты — украшение ночи, сиянье несущая смертным, Юная дочерь зари, ты быков огнеоких торопишь, Что колесницу твою увлекают дорогою Солнца. Тройственным телом своим ты подобна Харитам, Кружащим в танце блаженном меж звездами ночи. Ты — Справедливость, ты — нити незыблемых Судеб: Клото, Лахесис и Атропос —

Ты, о триглавая! Ты — Тизифона, Мегера, Алекто, Многообразная, чадные факелы держишь в руках ты, И на челе твоем вьются кудрями ужасные змеи, Бычьего рева подобье тройные уста извергают, Чрева покрыты бронею чешуй, и спадают на спины Змей ядовитых потоки, сплетаясь под тяжкою цепью.

Слова древнего заклятия возносились к ночному светилу и, отражаясь от него, падали над застывшую землю, растекаясь по всем островам тропического моря. Зову этому внимали многие: собирались у своих алтарей чернокожие боккоры и шаманы индейцев, воскуряли благовония перед статуей Кали смуглые жрецы из Тринидада и Гайаны и делали подношение перед ухмыляющимся скелетом мексиканские падре-расстриги.

Однако самое страшное и величественное действо разворачивалось здесь.

Ты, чьих прозваний не счесть; ты, ведущая смертных к величью; Ты, что рогами увенчана; ты, чье потомство прекрасно, — Матерь богов, и людей, и Природы, Всеобщая Матерь! Ты на Олимпе гостишь и плывешь над бескрайнею бездной, Ты — и конец, и начало; единая, правишь ты всеми; Вечная, всё из тебя изошло и в тебе завершится. Узы великого Кроноса ты на висках своих носишь Нерасторжимой, нетленной повязкою; держишь в руках ты Скипетр златой, письменами такими по кругу обвитый (Кронос их сам начертал и вручил тебе, дабы носила И сохраняла порядок незыблемый в мире): «Всё укротившая, всеукрощенная, мужей смирившая, Сила, смирившая силу». И Хаосом тоже ты правишь, Арарахарара эфтисикере. Так славься, богиня, — Радость тебе и привет, — и внимай своим многим прозваньям!

С треском раздвинулись кусты и на поляну, к ногам обступивших алтарь людей, кубарем выкатился взъерошенный бородатый мужчина. Немногие узнали бы в этом полуголом, исцарапанном существе, с безумно поблескивающими глазами Эстебана Рамиреса. Вслед за ним, ломая ветки кустов, шагнули два невообразимых существа: в полтора раза выше любого из людей, с темной кожей и козлиными ногами. Из буйной кудрявой шевелюры выглядывали острые рога. Грубо заломив за спину руки Эстебану, они подвели его к закутанной в черное фигуре. В лунном свете блеснуло лезвие серпа.

Ты, о ночная, подземная, темная, Аидонея, Тихая, страшная, ты, что пируешь во тьме на могилах, Ночь — ты, и Мрак — ты, и Хаос широкий; сама Неизбежность — Та, от кого не укрыться; ты — Мойра, Эриния, мука…

Серп в крепкой руке опускается и взметается вновь — уже окрасившись кровью. А из леса выходят все более пугающие существа: с козлиными ногами и рогами, в змеиной и рыбьей чешуе, с головами псов, ястребов, кайманов. По двое они тащат незадачливых леваков, поднося их под взметающийся и опускающийся серп, капающий алой влагой.

Ты — Справедливость и Гибель; ты Кербера держишь в оковах; Иссиня-черная, ты чешуею змеиной покрыта, Поясом — змеи тебе, и власы твои змеями вьются; Ты — кровопийца, несущая смерть и родящая гибель, Ты пожираешь сердца и пируешь телами умерших до срока, Ты на могилах стенаешь и смертных ввергаешь в безумье, — К жертвам моим снизойди и сверши для меня это дело!

Очередной радикал с предсмертным хрипом корчится у ног жнеца смерти, а из леса уже скользят две женские фигуры — одна светловолосая, в потрепанном камуфляже, вторая смуглая, с множеством кос. Ингрид и Ники подходят к закончившей читать заклятие жрице и, встав на колени, по очереди целуют ей руку. Ниса небрежно треплет их по головам и девушки, скорчившись в полупоклоне, отступают, смешиваясь с вышедшими из леса чудищами. Козлоногие сатиры уже срывают с обеих одежды, увлекая в лес, вместе с остальными тварями. Сегодня обе эко-активистки станут ближе к природе, чем когда-либо — именно это и подтолкнуло их на путь предательства соратников.