Неубедимый
Шрифт:
Шемоборы забрались в тёплый салон.
— А желание? — напомнила Алиса.
Действительно, желание. Как ни крути, а это она нашла машину. Хоть сама её перед этим и спрятала — непонятно как. Должно быть, когда в ресторане размахивала руками и рассказывала, как — р-раз, р-раз, р-раз, — вхолостую ставила защиту.
— Выполню. Но сначала — моё желание. Домой и мыться.
И «хищная хохлома» покатила в сторону гостиницы.
Сёстры Гусевы шли по Литейному проспекту. Мимо проезжал расписной джип, который в иное время они непременно подвергли бы насмешкам. Но сейчас Бойцы даже не заметили его.
Они
Без помощника было всё труднее и труднее, а Константин Петрович только обещал его найти, но не находил. Накладные, счета-фактуры, товарные чеки сливались в одну сплошную бумажную гору, и казалось даже, что Бойцы подписывают с клиентами шемоборские договора.
Марина и Галина под дождём топали на автобус. Анна-Лиза и Алиса ехали в отель. Обе пары благополучно миновали пункт Б, в котором так и не встретились.
Родители Константина Петровича принадлежали к тому редкому виду, который называют ещё «лёгкие люди». Они были неисправимыми оптимистами, и сколько сын ни пытался доказать им, что мир создан для борьбы и труда, они только кивали, перемигивались, гладили Костю по голове, делали вид, что согласны, а сами продолжали верить в то, что мир создан для веселья и радости. Главное правило жизни они усвоили в детстве: все блага мира сами свалятся в руки, надо только ничего не делать и водить хороводы вокруг ёлочки. Самое обидное — что так оно всегда и выходило. Главным образом — стараниями Рублёва-младшего. Но даже если Костя не мог или не хотел помочь им в каком-нибудь деле, откуда ни возьмись появлялся другой ангел, и всё делалось по слову Рублёвых-старших.
Семья переехала в этот дом, когда Косте исполнилось три года, и он жил с родителями, пока не накопил на собственную квартиру. Здесь прошла большая часть его жизни. Но она словно была какой-то игрушечной и даже мультяшной. Всё настоящее случилось после того, как он попал в Тринадцатую редакцию.
Он пешком поднимался на пятый этаж по высоким ступеням черного хода. Мог бы воспользоваться лифтом, но родителям надо было дать время подготовиться. Конечно, он предупредил их о том, что зайдёт. Конечно, они об этом тут же забыли. Просто отметили, что вечером надо быть дома, потому что… а что потому что — не имеет значения, главное, это будет какое-то приятное «потому что». Сюрпризы — это же так здорово!
Костя перемещался от этажа к этажу, от воспоминания к воспоминанию. На этой стене он однажды нацарапал осколком стекла схему экономичной городской пищедоставки. А потом, под наблюдением отца, замазывал её краской, — до сих пор никто не удосужился подновить, так и сияет это изумрудное пятно посреди облупившейся зелени.
На этом подоконнике — где и по сей день стоит закопченная консервная банка с окурками — он учился курить. Сколько сил и времени потрачено зря, а ведь это умение не пригодилось в жизни и не способствовало карьерному росту.
В этом тёмном углу между двумя лестничными пролётами — здесь вечно перегорала лампочка, а сейчас её просто кто-то выкрутил — его учила целоваться… как же её звали? Такая блондинка с хриплым голосом, они ещё за одной партой сидели.
А тут,
Костя погладил обитую искусственной кожей морщинистую дверь, которую, как он ни настаивал, родители не желали менять на надёжную бронированную. Потом осторожно прикоснулся к кнопке старого звонка, похожего на бисквитное пирожное, залитое шоколадом и украшенное кремовым шариком. В детстве очень хотелось облизать это пирожное. Однажды Костя притащил из квартиры лестницу-стремянку, лизнул звонок… Вкус был солёно-горький, совсем не кремово-шоколадный. С тех пор Рублёв-младший не ждал от мира приятных сюрпризов.
Дверь открыла мать. Обняла сына, оглядела с ног до головы, отметила, что он похудел и выглядит очень усталым. Если верить гражданке Рублёвой, сын её буквально тает на глазах уже лет пять, — по расчетам самого Кости, он должен был окончательно растаять ещё к прошлому Новому году.
— Ты мне вот что скажи, — помогая ему повесить одежду в шкаф, спросила мать, — какие сейчас деньги в Европе курсируют? Евро или доллары? Или у всех свои? Нас тут друзья позвали обновить микроавтобус, и мы с отцом согласились. За бензин платить не надо, консервы и крупу везём с собой, по-походному. Но ведь нужно какие-то деньги взять?
— Какая у вас жизнь бурная! — с завистью протянул сын.
— Скорее — сумбурная, — утешила его родительница.
— Вот вы ехать собрались, да? А вы хоть знаете, какой нынче курс доллара по отношению к евро?
— Курс какой? Ну, ты нам всё растолкуешь, и мы будем знать. Лучше скажи, какой сегодня день недели, потому что в пятницу у Мариночки будет тридцать лет со дня свадьбы, и надо будет их поздравить…
— Сегодня — не пятница. В пятницу — позвоню и напомню, — пообещал сын, сделал запись в своём ежедневнике, и открыл дверь в гостиную, именовавшуюся также «столовая», «библиотека» и «папин кабинет». Здесь, сколько Костя себя помнил, на одних и тех же местах стояли верстак, книжный шкаф, самодельный велотренажер и большой овальный стол, который можно было раздвинуть, чтобы за ним уместились все друзья. За книжным шкафом виднелись лыжи. На стене, между верстаком и велотренажером, висела гитара, противоположную стену украшали фотообои с изображением весеннего леса. С годами изображение слегка выцвело, немного поистёрлось, кое-где поцарапалось, лес поседел, побелел и казался скорее зимним, чем весенним.
У окна, за ультрасовременным компьютером, отодвинув в сторону сенсорную клавиатуру, сидел отец и что-то чирикал в замусоленном блокноте.
— О, Костя, здорово! А я помню, что ты должен зайти! — похвастался он и пожал сыну руку.
Константин Петрович заметил приклеенную к монитору бумажку, на которой маминым почерком было написано «Утром — водопроводчик, вечером — Костя». Отец проследил за его взглядом, сорвал бумажку и спрятал в карман.
— Смотри-ка, какая интересная логическая задачка, — сказал он, тыкая ручкой в блокнот, — Я два дня над ней бился. Ну-ка, взгляни, что скажешь?