Неучтенный фактор
Шрифт:
Оказывается, он не заметил, как к нему сзади подошла Норма и тоже вместе с ним наблюдала за девушкой. Он опустил штору, оглянулся на нее. Видимо, по причине слишком светлых ночей, шторы в гостинице были очень плотные, почти как в фотолаборатории. А они, не зная, что снаружи уже светло, сидели при искусственном освещении. После солнечного света глазам было очень неприятно. Даниил смотрел на Норму и не мог угадать ее мыслей. Она начала одеваться и выглядела немного… озадаченной, что ли. Фон настроения был нейтральный, но в воздухе определенно что-то мелькало – правда, ненавязчиво. Даниил, методично перебрав в голове все известные ему возможные варианты, осторожно спросил:
– Ну… и?
Норма перестала натягивать колготки, посидела некоторое время неподвижно, глядя перед собой, затем
– Ничего.
И оба они рассмеялись. Даниил подошел к окну и снова посмотрел. Девушки уже не было.
Норма быстро оделась и уже собралась уходить. Бросив последний взгляд на себя в зеркало, она стремительно подошла к выходу, взялась за дверную ручку и оглянулась. Луч солнца, пробившийся сквозь небрежно задернутые Даниилом шторы, смотрел ей прямо в лицо. «Она уходит, – с внезапной тоской подумал Даниил, и у него сжалось сердце. – Сейчас она уйдет, и больше никогда не вспомнит». Ему захотелось хоть что-нибудь сделать. На память. Хотя бы подразнить. Совсем как в детстве.
– Знаешь, что… – начал он, подойдя к ней с озабоченным видом. – Конечно, я должен был сказать сразу… но… так получилось… В общем, я сейчас пока не могу тебе заплатить, но как только…
Он не договорил. Мелькнула наманикюренная рука, и плохо подготовившийся к такому повороту тщедушный Даниил полетел к противоположной стене от мощной оплеухи. Совсем как в детстве. Но только удар был вполне физический. Норма ушла, хлопнув дверью. «Кажется, я смог вызвать у нее хотя бы чувство гнева», – грустно подумал он, лежа на полу и вытирая кровь с разбитой губы. Дралась она здорово, Даниил это знал. Она усердно посещала ненавидимую всеми в их «музыкальной» школе физкультуру, немного занималась силовыми видами спорта. Особенно после того, как три часа провела в красной комнате, размышляя над своим поведением. Кстати, музыку она ненавидела. Что это за музыка?
Электронный будильник сыграл мелодию из фильма. Без десяти шесть. Ну и надрался же он вчера! Даниил выполз из развороченной постели, сокрушенно мотая головой. Подошел к большому зеркалу и удивился, до чего же он плохо выглядит. Всклокоченные тусклые волосы, потемневшее мятое лицо, вокруг глаз жуткие желтые круги. Хорошо хоть руки не дрожат. «Пить меньше надо», – пришла ему на ум еще одна дурацкая сентенция майора Горяева. Цвет лица действительно был неважный – печень уже не справлялась. Вдобавок на губе запеклась кровь. Где же это он умудрился так стукнуться? Он достал из холодильника лед и приложил к больному месту. Гудела вся левая сторона лица. Даниил чувствовал себя совершенно разбитым. Да, тридцать семь лет – это не семнадцать. Даже свет в комнате не в состоянии был вчера выключить… Надо осторожнее с возлияниями, майор прав.
* * *
Гавриил Гаврильевич удовлетворенно крякнул. Стопочка водки приятным теплом разлилась по телу. В конце концов, чего ему бояться здесь, у себя дома? Где его охраняет сама Агафья! В запутанных хмельных ассоциациях Гавриила Гаврильевича образ покойной соседской старушки смешался с образом величественной Аан Алахчын Хотун, защитницей всего живого на Земле, если верить богатой мифологии его родного народа. Несмотря на то, что старушка на самом деле была худенькая, маленькая и всегда плохо одетая, а Госпожу описывали как высокую, статную женщину средних лет, в богатейшем наряде с изысканными украшениями из серебра. Как могло случиться, что они – одно существо? Эх, Агафья, бедная бабушка Агафья!
А вот супруга Гавриила Гаврильевича, на его взгляд, предъявляла к нему слишком много требований. На днях они опять повздорили. Она надулась буквально на пустом месте и весь вечер не разговаривала с ним. Смешно сказать, из-за чего. После ужина они уселись у телевизора. Теперь у него так редко выдаются свободные вечера… В новостях опять показывали Ближний Восток и Среднюю Азию. К чему бы это? Гавриил Гаврильевич, как и все счастливые граждане одной шестой части суши, на досуге разгадывал запутанные шарады ежевечерних новостей. Древние сказочные города, длиннобородые старцы в белых одеяниях, женщины в платках… Вдруг мелькнул
Сияющие черные глаза, вобравшие в себя неведомое знание и мудрую печаль, удивительным образом напоминали глаза его давней возлюбленной. Это заметила даже его супруга. Казалось бы, что тут такого – глаза как глаза, ведь даже не лицо. Там у всех такие глаза. Но выражение… Если бы Гавриил Гаврильевич мог, он издал бы указ, под страхом сурового наказания запрещающий мужьям рассказывать женам о своих прежних увлечениях, а женам – допытываться о таковых у мужей. Для обоюдного блага. Памятливы женщины на такие вещи. Лучше бы помнила, как чудесно они месяц назад отдохнули в Крыму, в санатории… Хотя нет, не надо – вдруг вспомнит ту очаровательную татарку, с которой он, на свою беду, любезно раскланялся в дверях гостиницы, и которая одарила его улыбкой. Они даже не были знакомы, а жена, случайно подсмотрев, подумала Бог весть что. Во всех ее претензиях и подозрениях истинным являлось только одно – ее супруг имел неизлечимую слабость к прелестным черным глазкам. Болезнь с годами прогрессировала. Жена Гавриила Гаврильевича, первые годы супружества отличавшаяся живым, покладистым характером, в последнее время становилась все более вялой, раздражительной и капризной. А он гадал – чего ей не хватает? Дом – полная чаша. Почти непьющий муж, работающий на очень высокой должности с перспективой роста. Хорошенькие умненькие девочки. В конце концов, у нее самой интересная работа.
…После пятого курса он повез невесту знакомить со своей родней. Кажется, они с Матреной даже вместе пили чай у тети Зои… Потом у молодых супругов родились дети, Гавриила стали назначать на ответственные должности в разных районах Якутии. Они вроде бы начисто забыли о ней, никогда не вспоминали. Но спустя некоторое время жена все чаще стала как-то… намекать, что ли. Это раздражало Гавриила. Ведь с тех пор он ни разу не видел Матрену, ничего о ней не знал – тем же летом, в год окончания Гавриилом ВУЗа, она переехала к родственникам куда-то на север. Да и сколько ей сейчас лет…
Честно говоря, и женился-то он по наущению Матрены. Или с благословения – это кому как угодно.
…После того памятного визита Ганя почти открыто переехал к Матрене, во всяком случае, целые дни и ночи проводил у нее. Привел в порядок ее нехитрое хозяйство, подправил забор, даже готовил к ее приходу ужин, хвастаясь, что в общаге он научился всему. Эти две недели так и остались самыми счастливыми в его жизни. Ни до, ни после Ганю не охватывало такое пьянящее чувство полной свободы, единения с миром и понимания всех людей. Они оба были окутаны любовью. Ночами они часто лежали в постели без сна и разговаривали. Рассматривали фотографии Васеньки, которых оказалось очень немного, пили холодный чай, ели печенье, вспоминали прошлое. «Ты ведь сделал меня счастливой, Ганька, – сказала она. – Люди-то меня называли бесплодной. Муж постоянно укорял. Столько лет! И что теперь получается – я не была виновата?!» – простодушно изумлялась она.
«Правильные» кумушки судачили на всех углах: «Матрена-то… опять молодого себе завела. Бесстыдница!» Знали бы они, сколько лет было этому парню, когда он умудрился сделать ей ребенка! Впрочем, положение Матрены и так было незавидным. Еще немного, и ее закидали бы камнями. Вероятно, от зависти – слишком счастливой она выглядела. Хотя, возможно, отчасти из-за искреннего стремления сохранить моральные устои общества. Тем не менее, факт остается фактом – когда она казалась односельчанам несчастной, ей все прощали.