Неудачная дочь

Белова Полина

Немедленный жесткий допрос дежурного показал, что на одной из тренировок парнишку слишком сильно ударили и наутро он просто не смог подняться, но ехать в лазарет на осмотр категорически отказался.

– Немедленно готовьте повозку. Я сам отвезу пострадавшего бойца в лазарет, - приказал Хилберт.

Филиппа, побледневшая от страха, как стена, тут же сползла с кровати и заявила, что прекрасно себя чувствует.

– Готов немедленно отправится на тренировку!
– звенящим от переживаний голосом отчиталась она, выпрямившись в струнку.

Живот

у девушки, действительно, уже почти не болел, она хотела всего ещё денёк полежать, так сказать, пользуясь случаем, в кое-веки поваляться, бездельничая. И принесло же этого аштуга! Что он к ним прицепился, как репьях к собачьему хвосту!

– Немедленно ляг! Палок захотел?
– гаркнул Хилберт.

Но палки показались Филиппе всё же лучше, чем лишение жизни, после того, как в лазарете обнаружат, что она - девушка! Поэтому даже угроза наказания не остановила её от того, чтобы, замирая от собственной наглости, решительно отказаться от отправки в лазарет.

Хилберт решил, что мальчишка, видимо, по каким-то личным причинам, панически боится лекарей и лазаретов. Он так умоляюще, жалобно, и, в то же время решительно смотрел на него своими синими глазищами, что аштуг уступил. В тот момент Хилберт ещё даже представить себе не мог, как часто он будет уступать при взгляде в эти глаза.

– Но что ж... Разрешаю день постельного режима в казарме, - недовольно сказал он, - Но, если на следующий день не станет лучше, то поедешь в лазарет без разговоров.

На следующий день Хилберт нашёл синеглазого среди двигающейся толпы бойцов на утренней пробежке. По бокам парнишки смешно перебирали ногами его странные дружки: большой делал всего один шаг, когда маленькому нужно было три.

Аштуг внимательно приглядывался к тому, как бежит Фил. Накануне, в казарме, он выяснил имя пострадавшего. Он охотно отправил бы его ещё на день отлежатся в постели, но выглядел синеглазый хорошо. Хилберт про себя решил, что присмотрится к нему в течение дня, и, если парень будет выглядеть плохо, лично отвезёт его в лазарет, даже если придётся связать строптивца. Но к счастью для Филиппы, ей действительно стало намного лучше.

– Ты решил сменить Харбина?
– спросил Хилберта его правая рука в отряде, туг конной сотни.

– С чего ты взял?
– удивился аштуг.

– Да, ты в последнее время так палаточников контролируешь... Сплошные проверки. Харбин уже сам не свой и парней своих совсем загонял. Есть планы?

Именно после этого разговора, вечером, Хилберт серьёзно задумался над сложившейся ситуацией, всё про себя понял, и напился до беспамятства. Тогда ему было безумно тяжело...

Но шли дни, и он смирился. К Харбину ходить перестал - нечего создавать проблемы своему синеглазому. Но отказаться от каждой возможности, при оказии, найти парня взглядом не смог.

Сегодня синеглазый опять бежал рядом с принцем. Эта новая дружба его синеглазого с Фредериком решительно не нравилась Хилберту. Он уже пожалел, что на эмоциях определил принца в палаточники. Для себя аштуг решил, что, когда через неделю они отправятся

в первый боевой поход, он найдёт повод перевести принца в нормальную сотню при первой же возможности.

Во время тренировок Хилберт обходил сотни проверяя готовность. К палаточникам зашел лишь к вечеру, когда самостоятельно тренировалась только половина сотни, а остальные были на работах. Сразу поискал взглядом своего синеглазого – не нашёл.

Фредерик, что неудивительно, положил в ряд всех своих напарников по рукопашному бою, при чём, дрался сразу с тремя или четырьмя.

Синеглазый появился на тренировочном поле неожиданно. Хилберт заметил, что выглядел он сегодня неважно. Парень сел на бревне, подобравшись и нахохлившись, как совёнок, скрестив руки на животе.

– Снова болит живот? – тихо спросил Хилберт, подойдя со спины.
– Нужно было-таки свозить тебя в лазарет.

Совёнок, от неожиданности, перепугано взмахнул крылышками и свалился на землю. Тут же подхватился.

– Нет, не болит. Просто отдыхаю, - глаза перепуганные, голос дрожит.

– Я такой страшный?

– Да!

Хилберт вопросительно поднял бровь.

– Нет!

Обе брови.

– То есть… не очень… - совсем запуталась Филиппа. – Разрешите вернуться к тренировке.

– Разрешаю, - вздохнул Хилберт.

Филиппа резво подбежала к Фредерику, который после серии приёмов опять остался стоять один, его противники, постанывая, валялись вокруг.

– И что ты только среди приличных палаточников делаешь, изверг? – пробурчала Филиппа, становясь в стойку.

Глава 21.

Генриетта с ленивой тоской смотрела в узкое окно, на белую каменную стену и раскидистое одинокое дерево старой сливы перед ней. Эта, не меняющаяся, день ото дня, картина в оконной раме надоела девушке до оскомин в зубах. Но, что поделать! Когда она сидела за письменным столом, выполняя очередное задание воспитательницы или переписывая, в наказание, какой-нибудь длинный свиток с правилами поведения, это – всё, что было доступно её скучающему взгляду через единственное окно в комнате.

Хилберт, отправляя её в это, самое дальнее, их поместье, лично распорядился о строгом режиме дня для младшей сестры, поэтому на одинокую сливу Генриетта каждый день смотрела в полдень, сразу после обеда. В этот час, если была ясная погода, солнце стояло высоко в небе и щедро заливало дерево своим светом, а если лил дождь, можно было наблюдать, как капли упруго бьются о листья и скатываются вниз.

Дни томительного изгнания девушки в эту полную глушь медленно, как гусеница на сливе, переползали один в другой, похожие друг на друга, как бусины на нитке. Генриетта видела, как ранней весной на дереве набухли почки, и как потом, проклюнулись крошечные листочки. Отстранённо любовалась, как слива цвела и её цвет опадал, укрывая землю под ветвями ровным розовато-белым слоем. Потом дерево густо зазеленело, а на веточках появились маленькие продолговатые плоды с сизым налётом.