Неудачник
Шрифт:
Конечно. Она права. Это то, что говорит вам хороший друг. Даже когда это не помогает. Потому что ущерб нанесен, и душевная боль не пройдет в течение нескольких дней, как при пищевом отравлении, которому должно стать намного хуже, прежде чем станет лучше. Есть тотчас или два посреди ночи, когда ты думаешь, что все это вылетело у тебя из головы. Тогда ты согнешься пополам в агонии, клянясь любому Богу, который тебя послушает, просто положить этому конец.
Честно говоря, я не думала, что при потере ЭрДжея будет так больно. Который
Все, чего я хочу, когда прихожу домой из школы, — это включить громкую музыку и сидеть в своей комнате, поэтому, конечно, мой папа ждет меня на кухне с возмущенным выражением лица.
— Что? — говорю я, бросая сумку на обеденный стол.
— Ты же знаешь, мне это не нравится.
Я подавляю вздох. — Может не сегодня вечером? У меня есть домашнее задание.
— Нет, я думаю, мы так и сделаем, Слоан. — Он кивает в сторону стула, предлагая мне сесть. Все говорит о том, что это будет особенно невеселый разговор.
— Не хочешь сказать мне, почему я наблюдал, как Кейси подъезжает на Uber?
Я откидываюсь на спинку стула, раздраженная вопросом, потому что он явно бессмысленный. — Я предполагаю, что ты уже знаешь ответ на этот вопрос.
— Из Сент-Винсента позвонили, чтобы сообщить, что в последнее время тебя несколько раз задерживали.
— Это вопрос?
— Давай попробуем вернуть прежние отношения. — Равнодушный к моему четкому намеку на то, что я участвую в этом по принуждению, он тянется за своей чашкой чая. — Что происходит, Слоан? Это не похоже на тебя — вести себя так в классе.
— Откуда тебе знать, какая я? — требую я, мрачно смеясь. — Когда ты в последний раз спрашивал меня что-нибудь обо мне?
Последнее капля моего терпения лопается. Как трещина в опоре моста, которая годами выдерживает безжалостное движение, погоду и пренебрежение, пока не сбрасывает утренних пассажиров в овраг.
— Ты вдруг решаешь появиться на родительском собрании и начинаешь интересоваться моей жизнью, как будто я еще не стала полноценным человеком с минимальным участием с твоей стороны?
Чашка все еще парит в одной руке, папа явно ошеломлен этой вспышкой гнева. — Откуда это берется?
— У меня есть вопрос получше. Когда ты в последний раз спрашивал меня, нравится ли мне школа? Или завела ли я новых друзей. Тебя бы удивило, если бы ответ был «нет»?
— Слоан…
— Нет, ты затащил меня сюда, папа. — Я остро ощущаю жар, проникающий в мои поры. Мои уши горят красным. Годы пренебрежения и обиды, всплывающие из глубокого колодца какого-то серьезного дерьма между отцом и дочерью, которое давно назревало. — Ты всегда давал понять, что мои чувства не имеют значения в доме. От меня ждут, что я заткнусь и буду играть свою роль. Буду сильным человеком, который никогда не просит о помощи и не позволяет маске соскользнуть, потому что не дай Бог мне постоянно взваливать на свои плечи бремя чужих нужд.
Его глаза расширяются. — Я никогда не просил тебя…
— Серьезно? —
У него отвисает челюсть. — Это не…
— Но как насчет моих чувств? — Перебиваю я. — Когда это будет считаться?
— Если бы ты пришла ко мне, — начинает он, нахмурив брови и сложив руки.
— Я не одна из твоих учениц. Я записываюсь на прием не для того, чтобы привлечь внимание моего отца.
— Может быть, я был чем-то озабочен, — признается он в попытке успокоить меня, но, похоже, он все равно этого не понимает. Вообще. — Это не значит, что я не заинтересован. Ты всегда предпочитала иметь свое личное пространство. Общение — это улица с двусторонним движением.
Верно. Конечно, он нашел бы способ сделать это моей виной. Это никак не могло быть недостатком с его стороны. Нет, это я была недостаточно откровенна.
Я, спотыкаясь, поднимаюсь на ноги.
— Куда ты идешь? Мы еще не закончили разговор, Слоан.
Я перекидываю сумку через плечо. Если мне придется посидеть здесь еще минуту, я собираюсь что-нибудь выкинуть. — Вот тебе новость, папа: я встречалась с ЭрДжеем Шоу за твоей спиной. Он мне действительно нравился. Но теперь мы расстались, и вместо того, чтобы грустить и вгрызаться в пинту мороженого, ты ждешь, что я буду улыбаться и притворяться, что все в порядке. Что ж, мне это надоело. Считай, что это я отключаюсь. С меня хватит.
— Я понятия не имел, что ты так себя чувствуешь. — На глубоком вдохе он прочищает горло. — Возможно, ты права. Я всегда был уверен в твоей способности позаботиться о себе. Что я тебе не нужен.
Я смотрю на него, позволяя многолетнему негодованию отразиться на моем лице.
— Девочке всегда нужен ее отец, — говорю я, прежде чем уйти.
В своей спальне я захлопываю за собой дверь. Я бросаюсь на кровать и тереблю подушку, пока не слышу, как начинают рваться швы, а мои пальцы немеют. Затем я зарываюсь лицом в натянутую ткань и рыдаю.
Предполагается, что исповедь полезна для души, но в моей полно дыр. То, что я позволила отцу увидеть, как я ломаюсь, было похоже на катастрофу. И каждый раз, когда я смотрю на свой телефон и вижу, что сообщения от ЭрДжея там нет, я проклинаю себя за то, что мне не все равно. Я знала, что лучше не влюбляться в незнакомца в лесу.
Сколько раз я должна усвоить, что ничего хорошего не выйдет из того, что я открою свое сердце, пока я не буду убеждена, что это только укусит меня за задницу?