Шрифт:
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «КомпасГид».
В жизни так и бывает: когда до чего-то совсем нет дела, то именно это и работает лучше всего. Особенно в наших краях.
Еще
Когда-то русский хоккей был популярен. Только очень давно. Наверное, лет сто назад, если не больше. Вот и Петя узнал про него совершенно случайно. Да и вообще спортсменом он никогда не был. И вот теперь он стоял посреди огромного ледового поля. А кругом в лучах звенящего морозного солнца сверкали сугробы, и снег скрипел от одного только взгляда.
Петя поправил пластмассовый шлем и защитную маску-забрало из тонких металлических прутьев, надел вратарские краги и вразвалку, в неудобных толстых щитках на ногах, покатился в ворота.
Комментатор в этот момент, похоже, решил добавить эмоций. Да как закричит в микрофон, что, дескать, счет на табло – четыре-четыре. И вот сейчас от последнего броска все зависит.
Еще бы понять, что конкретно, подумал Петя. Ну уж точно не вопрос жизни и смерти. Или мировой гармонии. И от этой мысли стало гораздо спокойней.
Но тут судейский свисток как заверещит на весь поселок – от него, наверное, все снежные шапки с крыш слетели одним махом, а все зрители, наоборот, подскочили. Хотя куда уж выше – от таких температур они и так-то на самодельных трибунах то танцуют на месте, то машут руками, точно пытаются обнять себя и весь мир.
Только Пете сейчас не до мороза. После двух таймов игры он сам – точно печка. Так ему жарко. И видит он в эти минуты разве что плетеный мяч да еще того парня, который должен бить пенальти с двенадцати метров. Один на один.
Петя от свистка вздрогнул, словно очнулся. Потом чуть выкатился вперед из ворот, но тут же вернулся обратно и еще раз посмотрел на игрока, который уже встал на точку удара. И вот в этот-то самый момент Петя почувствовал, что он, в общем, все понял: и про хоккей, и про штрафной, который он должен как-то отбить, и про всю эту мировую гармонию. И отчего-то стало ему совсем легко и спокойно – как никогда не бывает с теми, кому сейчас предстоит отбить самый главный в матче удар…
Солнце, Пузырь, Синица и загнутые клюшки
А началось все в последний день лета, за несколько часов до осени. На севере одно перетекает в другое почти незаметно. Еще вчера сопки, что окружали залив, были покрыты зеленой листвой невысоких кустов и деревьев, ягелем и травой, а уже сегодня они примеряли пестрые оранжево-желтые краски. Кругом было красиво, неожиданно солнечно и почти что тепло. Такое здесь редко, но все же бывает. Можно было даже подумать, что ты не в арктической зоне мира, где все заторможено вечным холодом и мерзлотой, а на вполне себе ласковом юге. И еще казалось, что так будет всегда, а потому хотелось беззаботно наслаждаться этими золотыми часами последних мгновений лета, не думая
В такие дни местная детвора любила забираться на нависавшие над поселком сопки. Они окружали его, точно подкова. Оттуда весь мир был как на ладони их уже не детской, но еще и не взрослой жизни. Поселок на берегу полярного океана, кромка северного моря, песчаная отмель, причалы и сопки-подковы вокруг. Чуть дальше, в низине – жилые дома в один-два этажа, огромная старая школа, почта, администрация и магазин.
Петя Солнцев, Мишка Пузырев и Вера Синицына были друзьями. Вместе ходили еще в детский сад. С тех пор их так и звали: Солнце, Пузырь и Синица, – и все понимали, о ком идет речь. Да и они к этому так привыкли, что на прозвища не обижались. Отзывались на них легко и охотно. Потому что прозвища были даны, в общем, по делу и вовсе без злобы. Того же Петю Солнцева с его бледно-рыжей копной волос видно было издалека. И плюс фамилия – в общем, понятно, что Солнце. А еще потому, что в мыслях он витал явно где-то не здесь и думал о чем-то своем, особенно когда уходил на старые скалы и долго-долго смотрел на бескрайнее море.
– Что ты там видишь? – спрашивал его Мишка. Но тот в ответ лишь едва улыбался и больше молчал.
– Тебе надо было не на берегу моря родиться, посреди наших сопок, – сказала ему как-то мать, – а где-нибудь в столице. Ходил бы там по консерваториям да картинным галереям. Смотрел бы на них, а здесь такого, как ни крути, нет.
То, что этого в поселке нет, Петя видел и сам, а потому вместо галерей уходил в свои мысли. Или на берег моря. И оттуда улетал мыслями куда-то за горизонт, поближе к солнцу.
И с Пузырем тоже все было понятно. И фамилия подходящая, и комплекция – то, что надо. Для своих двенадцати лет он был большой, энергичный и шумный, а ходил, точно перекатывался, да еще то одним боком вперед забирал, то другим. О том, что на «Пузыря» можно обидеться, он даже не знал и об этом не думал.
– Меня так всегда приятели звали, – улыбался он миру вокруг себя.
Ну а шуструю Веру Синицыну как еще можно назвать? Только Синицей. Ну разве еще, может быть, чайкой. Их тут летает немало. Но эта мысль никому в поселке в голову пока не приходила.
Так и держались они вместе, потому что доверяли друг другу, и это чувство было для них таким же естественным, точно воздух, солнце и море, которые их окружали. А что еще нужно для дружбы?
Вот и сейчас они сидели на скалах, грелись на солнце и болтали про уходящее лето, смотрели на море, на взрослых и привычную жизнь с высоты своих прожитых лет.
– А я к отцу ездил, – произнес Пузырь. – Сходили с ним на футбол, на чемпионат. Круто там было! Как на другую планету слетал. И стадион – как космическая тарелка. Людей было тысяч под сто, а то и больше! И все улыбаются, всем хорошо! В общем, фантастика!
– Бывает же, когда всем хорошо… – чуть иронично ответила Вера и с прищуром посмотрела на Мишку.
– Да я сам видел! – попытался он с жаром подтвердить то, что сказал.
Но Синица и сама решила не спорить:
– Да ладно-ладно. Это я просто так. Если видел, то хорошо.
Синица слетала на южное море – сначала в лагерь, а после осталась у родственников. Там было тепло и спокойно, но все равно почему-то тянуло домой.
– Наверное, это привычка, – глубокомысленно произнес Пузырев. – Как у перелетных птиц.