Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
Преемники вождя всех народов немедленно приняли меры, чтобы остановить сползание к большой войне и прежде всего позаботились о том, чтобы закончить «малую» войну в Корее. Коллегиально был разработан «новый внешнеполитический курс» для снижения напряженности и обеспечения долговременного «мирного сосуществования» между СССР и США. Однако это вовсе не означало, что идеологические мотивы перестали влиять на внешнюю политику и новые лидеры руководствовались лишь прагматическими расчетами. Архивные документы опровергают эту точку зрения. На самом деле новые лидеры Кремля и партийно-государственная номенклатура не отказались от революционно-имперской парадигмы. Напротив, она стала неотъемлемой частью их мировоззрения.
Во-первых, члены «коллективного руководства» не собирались отказываться от громадной империи, доставшейся им в наследство от Сталина. Наоборот, весь жизненный опыт новых лидеров убеждал их в необходимости укреплять эту империю любой ценой. Малейшие попытки поставить под сомнение советское присутствие в Центральной и Восточной Европе воспринимались ими как желание перечеркнуть победу СССР во Второй мировой войне. В их глазах Восточная Германия являлась основным геополитическим
Во-вторых, стиль кремлевского руководства предполагал сочетание гибкости в тактике с жесткостью в стратегических приоритетах, прагматизма — с идеологической ортодоксальностью. Уклонение в одну или другую сторону понижало шансы выжить в борьбе за власть. Когда Хрущев взял верх над Берией и Маленковым, он обвинил их в том, что они замышляли отдать Восточную Германию под протекторат США. Зато когда Никита Сергеевич решил избавиться от Молотова, то главным его аргументом была недостаточная тактическая гибкость бывшего соратника Сталина: якобы молотовское руководство не позволяло советской дипломатии вбивать клин между врагами Советского Союза. Даже когда Хрущев развенчал Сталина, он сделал это под ортодоксальным лозунгом «возвращения к Ленину», очищения марксистско-ленинского наследия от допущенных искажений и продвижения его в качестве всемирной альтернативы американскому капитализму.
В-третьих, после смерти Сталина экономическая и военная мощь Советского Союза продолжала стремительно возрастать. В 1950-х гг. СССР стал второй после Соединенных Штатов ядерной державой. Кроме того, Советский Союз добился впечатляющих успехов в деле научно-технического прогресса, осуществив запуск искусственного спутника Земли в 1957 г. и полет Юрия Гагарина в космос в 1961-м. Это сделало советскую модель развития чрезвычайно привлекательной для стран третьего мира в тот момент, когда колониальные империи западных стран начали рушиться и народы Африки и Азии обретали независимость. В такой ситуации у Кремля возникло непреодолимое искушение прорвать барьеры сдерживания, возведенные американцами вокруг советской империи, и заставить США и другие страны Запада принять такие условия, которые отвечали бы советским интересам.
Личные качества Хрущева, его напористость и амбиции, попытки придать новый динамизм советской системе без террора, за счет искреннего энтузиазма стали главной движущей силой перемен во всех областях общественно-политической жизни СССР, не исключая и внешнюю политику. На первых порах энергичные действия Хрущева по продвижению «новой внешней политики» позволили советскому государству добиться значительных успехов на международной арене. Но его неистовая вера в революционно-имперскую парадигму, его раздражение на неуступчивость западных соперников побудили советского лидера сойти с пути терпеливых дипломатических маневров и пойти в лобовую атаку. Хрущев считал, что, в случае достижения военного равновесия между советским и западным блоками, западным державам не останется ничего другого, кроме как отступить, и не только в Европе, но и в третьем мире. Он был твердо убежден, что социалистическая ГДР сможет обогнать капиталистическую Западную Германию в экономической гонке и что народы третьего мира выберут коммунизм и сотрудничество с Советским Союзом. Начиная с 1958 г. СССР пустился в рискованные авантюры, в том числе пытался принудить Запад к подписанию мирного договора с ГДР и экспортировать советскую экономическую модель в страны третьего мира. Хрущев хотел добиться своих целей без промедления и во что бы то ни стало. В ситуации, когда по стратегическому арсеналу СССР еще был далеко позади США, Никита Сергеевич прибегнул к ядерному шантажу. Этот опасный курс достиг своего пика в 1962 г., когда советский лидер принял беспрецедентно рискованное решение: разместить на Кубе советские ракеты с ядерными боеголовками для защиты революции Фиделя Кастро от «американской агрессии». Лишь столкнувшись с неожиданно жестким ответом американцев и оказавшись на краю ядерного конфликта с США, Хрущев одумался и отступил.
Карибский кризис показал кремлевским лидерам, что политика ядерного блефа и идеологического мессианства может привести к катастрофе. В октябре 1964 г. Хрущев был снят со всех постов, и новое «коллективное руководство» предпочло более безопасные способы защиты государственных интересов СССР: наращивание стратегических вооружений и переговоры с западными державами с позиции силы. По мнению нового руководителя страны, Леонида Брежнева, которое разделяли и его соратники Громыко и Андропов, советское государство и весь социалистический лагерь только выиграют, если Кремль станет проводить политику разрядки напряженности в отношениях с ФРГ вместо того, чтобы давить на западные державы в Западном Берлине и договорится с США о параметрах паритета, а не будет вечно догонять американцев в гонке вооружений. Генсек стал первым руководителем СССР, добившимся авторитета в номенклатуре и в народе не жестокостью, закручиванием гаек и запугиванием угрозой войны, а своей
Однако Брежнев, несмотря на свою огромную власть, был все-таки человеком консенсуса, а не решительной, волевой политики. Кроме того, он, как и остальные члены Политбюро, а также большинство высших партийных руководителей его поколения оставался заложником революционно-имперской парадигмы. И хотя Брежнев со своими союзниками из Политбюро отказались от силового шантажа на международной арене, они по-прежнему верили, что чем больше СССР будет вооружен — тем лучше. Даже в период, когда советский ядерный арсенал начал превосходить по ряду показателей американский, советское партийное руководство и генералитет продолжали считать, что этого недостаточно и что США сильнее. Они, как обычно, исходили из того, что американская политика нацелена на «шантаж и в конечном счете поражение Советского Союза в ядерной войне». Впрочем, эти страхи советских милитаристов были родственны страхам американских крайних «ястребов» {1246} .
Во второй половине 1970-х гг. внешняя и военная политика СССР не подчинялась какой-либо четкой стратегии, а протекала по инерции под воздействием бюрократических и идеологических факторов, в интересах различных групп и ведомств. И все то время, пока шли переговоры с США о контроле над стратегическими вооружениями, наращивание военного арсенала Советского Союза продолжалось полным ходом и не прекращалось ни на минуту. А в странах третьего мира, особенно в Африке, СССР опять, как во времена Хрущева, ступил на скользкий путь идеологической и геополитической экспансии. В результате советская империя втянулась в еще одну дорогостоящую схватку с США без видимой выгоды для обеих сторон.
Американские консерваторы правого толка заявляли, что разрядка — это всего лишь хитроумная уловка со стороны Кремля, за которой кроется стремление СССР добиться военного превосходства и победить в холодной войне. Они ошибались. За время, которое прошло после смерти Сталина, в СССР многое изменилось: в годы хрущевской «оттепели» и брежневской разрядки в советском обществе произошли глубокие сдвиги. Советские элиты, прежде всего творческая и научно-техническая интеллигенция, а также некоторые «просвещенные» партийные аппаратчики стали преодолевать страх, вошедший, казалось бы, в их плоть и кровь после сталинских десятилетий бесчеловечной жестокости и тотального конформизма. Приоткрылся железный занавес, и у советских людей появилась возможность ездить за границу — по туристическим путевкам или по программам «культурного обмена». Это постепенно способствовало тому, что в советском обществе стала таять ксенофобия, уже не наблюдалось такого агрессивного милитаризма и истерического идеологического единомыслия, как было при Сталине. И если представители высших военных кругов, органов госбезопасности, оборонной промышленности оставались стойкими приверженцами сталинского мировоззрения, то другие отряды номенклатуры все более от этих взглядов отходили. Что касается руководителей министерств и директоров крупных промышленных предприятий, то они всегда активно выступали за расширение торговых и экономических связей с западными странами. Среди образованных элит все больше появлялось людей думающих, способных сопоставлять факты и свободно мыслить. В недавнем исследовании, посвященном общественно-политическим процессам, происходившим во второй половине 1960-х гг., отмечен «резкий спад мобилизационного потенциала идеологии марксизма-ленинизма с последующим размыванием идеологических основ легитимности режима». Выдающийся русский социолог Борис Грушин пришел к выводу, что главное изменение в сфере массового сознания в начале 1970-х гг. заключалось «в полном крахе мечты о возможности реализации коммунистической идеи». Опрометчивые обещания Хрущева построить коммунизм при жизни современных ему поколений опустили мечту на землю. Сакральное стало обыденным, обещания оказались блефом. В результате «бесспорная целостность менталитета большинства граждан страны», их принципиальное согласие по важнейшим аспектам общественной жизни сменились «полным расколом», который угрожал «самому существованию советского общества» {1247} . Тенденция к размыванию идеологии в советском обществе сохранялась на протяжении всего периода разрядки 1970-х и даже в начале 1980-х гг. Она в значительной мере предопределила исход последнего акта советской драмы — провал «социалистических» реформ Михаила Горбачева.
И все же коммунистическая идеология оставалась вездесущей в жизни советского государства и общества. Если раньше идеология вдохновляла людей на жертвы на алтарь революции и великой державы, то теперь она своим навязчивым присутствием способствовала быстрому росту двуличия и цинизма. После жестокого подавления в 1968 г. Пражской весны многие в СССР даже самые закоренелые романтики и идеалисты разуверились в возможность построения «социализма с человеческим лицом». Многие из них ушли в частную жизнь, ударились в религию и стали высмеивать те идеалы, в которые так неистово и наивно верили когда-то. Партийная верхушка, государственные чиновники и профессиональные элиты стали видеть в официальной идеологии тягостный, привычный ритуал, не имевший отношения к их истинному образу мыслей. Идеологические догмы продолжали играть роль инструмента, который регулировал политический дискурс, определял границы дозволенного и пресекал опасные «ереси» в самом зародыше. Более того, марксистско-ленинские постулаты являлись важнейшей частью советской коллективной идентичности, соединявшей в себе все более противоречивые части, прежде всего растущую самостоятельность нерусских республик СССР и великодержавный шовинизм центра. Важным для этой идентичности была и политика разрядки с Западом, и международное коммунистическое движение, которое — при всем его вырождении — все-таки по-прежнему подтверждало место Москвы в центре мировой политики.