«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1
Шрифт:
Судебные отчеты, появившиеся на следующий же день в прессе, отражали общее мнение. «Он начал рисовать, – писал о Таможеннике один из журналистов, – и одарил нас необыкновенными, ошеломляющими, неправдоподобными пейзажами: тигры под пальмами, лианы, напоминающие лук-порей, зеленые, как салат, деревья, закатное солнце, отбрасывающее отблески на фиолетовую гладь морей; картинами в каком-то неслыханном жанре: Саломеи, бескостные, как „женщины-змеи“ из цирка, воины, пожираемые тиграми. И этот уморительный анималист ходил в Музей естественных наук и добросовестно изучал хищников».
Адвокат подсудимого процитировал статью, в которой было сказано, что Руссо «возвысился до гениальности детских каракулей». Он сослался также на разговор со своим клиентом, который ему сказал: «Если я буду осужден, то это не будет несправедливостью
Руссо тут же подыграл своему защитнику. Повернувшись к адвокату, он громко сказал: «Теперь, когда ты закончил, могу ли я уйти?» Однако вполне возможно, что эта «замечательная фраза» лишь усилила подозрения судей в том отношении, что слабоумие Таможенника является не более чем симуляцией.
Оба подсудимых были признаны виновными в подлоге и хищении. Соваже как организатор преступления и ранее судимый за сходное преступление был приговорен к пяти годам лишения свободы. Руссо же отделался двумя годами тюрьмы. Причем ему была предоставлена возможность воспользоваться законом об отсрочке исполнения наказания. Кроме того, приятели были оштрафованы на 100 франков каждый. С обоих в пользу Банка Франции была также взыскана полученная обманным путем сумма. Выслушав приговор, Таможенник разразился следующей репликой: «Благодарю вас, мсье председатель! Спасибо, спасибо! Я нарисую портрет вашей супруги».
Впрочем, вечером того же дня Руссо подписал составленную его адвокатом апелляционную жалобу. Через месяц она была рассмотрена и отклонена.
В жизни Руссо был забавный эпизод, в ходе которого он якобы собирался распорядиться частью своего имущества. Дело в том, что художник влюбился в пятидесятичетырехлетнюю вдову. История не сохранила полного имени этой достойной дамы, поскольку в единственном сохранившемся на этот счет документе Руссо сократил имя своей возлюбленной до «Эжени-Леони В.». Предметом страсти Таможенника являлась продавщица базара «Экономи менажер».
Это был весьма странный роман. Руссо, донимавший женщину своими ухаживаниями, был трогательно простодушен и нелеп. Томимый страстью, художник дошел до того, что проводил ночи под дверью Эжени-Леони и засыпал на лестнице дома по улице Тампль, где она жила. Однако ее отец дал понять жениху, что тот напрасно теряет время, добиваясь руки его дочери, поскольку попал под суд, а кроме того, рисует какие-то нелепые картины.
Защищаясь от наветов потенциального тестя, Таможенник обратился к своим друзьям с просьбой выдать ему «свидетельства о таланте и порядочности». Поэт Гийом Аполлинер, торговец картинами Амбруаз Воллар и некоторые другие известные люди поспешили снабдить Таможенника самыми похвальными отзывами. Что же касается Воллара, не упускавшего удобного случая позабавиться, то он без колебаний поставил свою подпись даже на гербовой бумаге.
Однако и «свидетельства о таланте и порядочности» не смягчили немолодую красавицу и не изменили позиции ее отца. Тогда Руссо решил, что добьется своей цели, составив в пользу той, которую он называл своей Дульцинеей, весьма любопытный документ. По своей правовой природе он являлся проектом так называемого «домашнего завещания», допустимого по законодательству Франции. Содержание документа было следующим:
«Настоящим актом завещаю мадемуазель Эжени-Леони В., в первом браке вдове мсье Огюста Т. (во втором браке супруге мсье Анри Руссо, художника), моей лучшей подруге, которой я бесконечно обязан, все, что останется после моей смерти, – мебель, драгоценности, деньги, картины. Кроме того, я разрешаю ей требовать 20 % дохода с торговцев картинами или других лиц, которые будут их продавать. Моя дорогая Леони соблаговолит передать половину состояния моей дочери, Юлии Руссо, жене Бернара, проживающей в Анжу (департамент Мен-и-Луара)».
Не вполне понятно, почему Таможенник именует 54-летнюю вдову «мадемуазель». Ведь к французской женщине, побывавшей замужем хотя бы в течение одного дня, всегда обращаются «мадам», а не «мадемуазель». Главное, однако, заключается в том, что и данный выстрел оказался холостым. Не исключено, что это произошло потому, что в момент составления проекта
Что же касается проекта завещания в пользу Эжени-Леони В., то под документом то ли намеренно, то ли по рассеянности не были проставлены дата и подпись Руссо. Исходя из этого можно предполагать, что Таможенник был не таким уж «недоумком» или «чокнутым».
§ 2. Искусство и политика есть вещи несовместные, или Гюстав Курбе и Вандомская колонна
Французский живописец, график, скульптор и общественный деятель, представитель и теоретик реализма Жан Дезире Гюстав Курбе (1819–1877) – человек независимого характера и редкой самоуверенности – был сыном преуспевающего фермера. Тремя большими полотнами, выставленными в Салоне независимых в 1850 году («Похороны в Орнанс», «Крестьяне во Флажи» и «Дробильщики камня»), Курбе заявил о себе как о ведущем представителе реалистической школы живописи. Особенно сильное впечатление на публику произвела огромная сцена похорон. Восхищение зрителей вызывал потрясающий реализм изображения. По итогам выставки стал складываться образ Курбе – революционера и социалиста.
После 1855 года творчество Курбе становится менее догматическим, а его палитра не такой мрачной. Художник все чаще обращается к таким привлекательным для широкой публики сюжетам, как лесные пейзажи Фонтенбло, Средиземное море, остров Джура, панорамные марины, миловидные, чувственные обнаженные женщины.
Курбе не создал своей школы, но его знаменитое неприятие доктрины идеализации и внимание к переменчивой природе вещей оказали огромное влияние на искусство XIX века. «Живопись, – утверждал Курбе, – это искусство взгляда и поэтому должна заниматься видимыми вещами. Следовательно, необходимо отказаться и от исторических сюжетов классической школы, и от поэзии Гете и Шекспира, столь привлекательной для романтиков». Когда художника попросили написать ангелов для одной из церквей, он ответил: «Я никогда их не видел. Покажите мне какого-нибудь ангела, и я его нарисую!» [6]
6
Путеводитель по искусству / под ред. Я. Уилверса. С. 294–295.
Вандомская колонна в Париже
Нынешняя статуя, венчающая колонну, уже третья. Скульптор Огюст Дюмон
Волею судеб Курбе оказался втянутым в политическую деятельность, стал активным членом Парижской коммуны (18 марта – 28 мая 1871 года) и был назначен главой Комиссии по искусству. А после разгрома Коммуны Курбе был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Чуть позже Правительством Франции к нему был предъявлен иск о взыскании колоссальной суммы, необходимой для восстановления Вандомской колонны, к низвержению которой Курбе прямого отношения не имел. Эта удивительная история подробно рассказана в книге английского искусствоведа Г. Мака [7] . В кратком изложении она выглядит следующим образом.
7
См.: Мак Г. Гюстав Курбе. М.: Искусство, 1986. С. 173–244.