Неугасимый огонь
Шрифт:
Но допустить его виновность? Даже если это правда... Войско не поверит.
Птолемей словно мысли Александра прочитал:
– Царь, нашим наплевать на виновность Филоты. У всех в голове одно: "Погибшие македоняне должны быть отмщены!"
– Мне тоже наплевать, Лагид! Но объявление войны сейчас будет самоубийством. Мы ослаблены как никогда, а враг, – Александр выделил это слово голосом, – усилился. Будем говорить, мечи останутся в ножнах.
Царь
– Иди, Лагид, и спокойно договорись о встрече.
– Они тоже совещаются, – подал голос Эвмен, – и, подозреваю, тоже не знают, как поступить. Ты помнишь, что говорили хетты? Египтяне давно уже вынашивали планы покорения мидян... Ну, то есть, не мидян, а этих, как их там... митанни. А теперь заглядываются на Вавилон.
Птолемей покосился на Александра. На Вавилон заглядывались не только египтяне. Вот только теперь... Эх...
– К чему ты клонишь? – спросил царь, – впрочем, думаю, что я понял тебя. Хочешь сказать, что им не нужна война с нами?
– Да.
– И это несмотря на твои собственные доводы, убеждающие меня в обратном?
Эвмен пожал плечами.
– Если бы все было так просто, – сказал царь, – когда убили отца, нам тоже не нужна была война ни с фракийцами, ни с иллирийцами. А уж с Фивами и подавно. Но боги решили иначе.
"А уж с Фивами и подавно".
Пердикка усмехнулся. Ну да. Никто не хотел воевать с Фивами. Однако разорение города изрядно наполнило тощую казну. Кто знает, сколько пришлось бы ещё занимать у храмов на азиатский поход?
– Финикийцы говорят, что ни сам Тутмос, ни его предки, не действовали прежде столь нагло и стремительно, как теперь. Почему?
– Эвмен говорит разумно, – сказал Полиперхонт, – был бы я на месте Тутмоса, то с появлением на севере изрядной силы, поостерёгся бы смотреть на сторону, пока не понятно, что у этой силы на уме. Несмотря на все мирные договоры.
– Они и священное перемирие, объявленное на время Игр, воспринимают даже серьёзнее, чем мы, – сказал Эвмен, – с какой-то особой торжественностью об этом говорят.
– Лицемеры, – хмыкнул Пердикка.
– Не думаю, – возразил Александр, – по мне так они искренни.
В шатёр заглянул Селевк.
– Царь, Анфея просит встречи с тобой. Сказала нечто странное, дескать, речь пойдёт не о "пиратском нападении", а о том, что намного более важно.
– О "пиратском нападении"? – переспросил Александр.
– Так и сказала.
Царь хмыкнул. Он уже почти совсем успокоился.
– Интересно, что сейчас может быть более важно? Пусть подождёт.
– Мы ещё не знаем, что потребует Тутмос, – сказал Птолемей, – но что будешь требовать ты?
– Пусть выдадут Филоту. Кстати, Неарх, почему брат царицы наотрез
– Это может прозвучать странно, но... – наварх замялся, – по-моему, он считает киприота единственным опасным противником. На море, я имею в виду. Он сказал, что Пнитагор будет гостем, а не пленником. Филота ему не нужен, он попросту не знает, что с ним делать, а вот Пнитагор... Хочет удержать у себя сильного врага?
Александр задумчиво пробарабанил пальцами по столешнице.
– Как ты намерен поступить с Филотой, царь? – спросил Полиперхонт.
Александр мрачно взглянул на него, но ничего не ответил. Молчал он долго, потом сказал:
– Оставьте меня. Пусть войдёт Анфея.
– Разумно ли... – забеспокоился Кен.
– Оставьте меня все! – повысил голос Александр.
Стратеги и Эвмен повиновались. Едва они удалились, в шатёр вошла Анхнофрет. В руках она держала развёрнутый папирус.
– Радуйся, великий царь, живи вечно!
– Радуйся и ты, Ядовитый Цветок. С чем ты пришла?
Он прежде не называл её так. У внешних уголков глаз Анхнофрет на мгновение проявились морщинки, но сразу же разгладились. Она хорошо владела собой.
– Я хочу показать тебе кое-что, царь. Нечто важное.
– Вот как? А стоит ли мне брать в руки этот папирус? Я слышал, бывали случаи, когда вручение тобой неких грамот финикийским царям и вельможам плохо отражалось на их здоровье.
– Я держу его голыми руками, царь, – спокойно ответила посланница.
– Я вижу. Полагаю и те папирусы ты держала так же, – усмехнулся Александр.
– Ты не веришь мне?
– Почему я должен верить кому-то из египтян, когда они обвиняют меня в вероломном нападении и удерживают главного свидетеля, не давая мне допросить его?
– Свидетеля? – подняла бровь Анхнофрет.
– Свидетеля, Анфея, именно свидетеля. Вы слишком заигрались в стражей и судей. Считаете, что вольны по своему усмотрению устранять "нечестивых" царей, если те выступают против вашего "справедливого миропорядка" Маат? Вы вправе решать, кто праведен, а кто нечестив? Довольно кормить меня этими баснями!
Анхнофрет умела держать удар, ни один мускул более не дрогнул на её лице, но и высокомерной маски царь не видел. Посланница говорила негромко, смотрела, чуть склонив голову набок, спокойно и мягко. Нежно.
Александр, сбитый с толку этим взглядом, нахмурился. Никогда прежде женщины не смотрели на него так. Даже любовницы. Даже родная мать. Только одна была способна на такой взгляд – Ланика, сестра Клита Чёрного. Кормилица.
"Вот змея!"
Пауза затягивалась.
– Что же ты молчишь?