Неугомонная блондинка
Шрифт:
У входа в музей старательно маршировала толпа из пяти человек. В руках они сжимали плакаты «Деверо, не позорься!», «Порнография не пройдет!» и «Позор Музею Извращенского Искусства!». Изредка пикетчики останавливались и принимались скандировать написанное вслух. В принципе больше всего они напоминали пациентов дома скорби на прогулке, считать их серьезной угрозой было невозможно.
Рик окинул взглядом площадь перед музеем. Полицейские силы Луисвилля насчитывали десять патрульных машин, и восемь из них сейчас были в наличии. Кроме того, на ступенях дежурил офицер в парадной форме и темных очках. Рика он смерил профессионально бдительным взглядом –
– Доброго утречка, мисс Джонс. Вы прям фея. Отлично выглядите.
– Спасибо, Чарльз. Надеюсь, утро и впрямь доброе. Все было тихо?
– Если не считать наших психов – полный порядок. Тетушки ваши уже прибыли. А это с вами…
– Рик Моретти. Мой телохранитель на время торжества.
Офицер подобрался и козырнул:
– Рад видеть вас, мистер Моретти. Не признал сразу, простите. Вы теперь редкий гость в Луисвилле. Ваша семья тоже будет на открытии?
Рик на секундочку представил бабушку Лидию и тетю Гризельду, склоняющихся над мраморным фаллосом, и хихикнул.
– Вряд ли. Они не слишком любят современное искусство.
– Жаль. Миссис Бопертюи стоило бы посетить выставку имени ее покойного супруга.
С этими словами полицейский поднял голову и посмотрел на фасад музея. Рик проследил его взгляд – и снова хихикнул.
«Коллекция Бопертюи – Луисвиллю. Шедевры эротического искусства со всего мира».
Это тянуло на вполне приличный скандал. Интересно, бабушка уже в курсе?
Устремляясь вслед за Келли в прохладный полумрак музея, Рик в очередной раз задумался о своей семье…
Нельзя сказать, чтобы он не любил бабушку Лидию. Скорее опасался. Вечно в черном, вечно недовольная, вечно следящая за тем, чтобы он не нарушал нормы поведения… Бабушка всю жизнь берегла и поддерживала свою репутацию – а мир безжалостно испытывал ее на прочность. Кроме того, бабушка помнила, как разорился во время Великой депрессии ее отец, прадед Рика, и этот кошмар не покидал ее ни на минуту.
Всю свою жизнь именно Лидия вела семейный бизнес. Выйдя замуж за Роже Бопертюи, она могла бы вздохнуть посвободнее, но оказалось, что Роже совершенно, то есть абсолютно не интересуют котировки акций. Он был богат и так, ему хватало на беспечную жизнь и на любимое занятие – коллекционирование антиквариата, а биржевые баталии для Роже были пустым звуком. Лидия вновь была вынуждена взять бразды правления в свои руки.
Рождение детей тоже не принесло облегчения. От девочек вряд ли приходилось ждать серьезной помощи в семейном бизнесе. Лидия сдала дочерей штату нянек во главе с собственным мужем и снова ринулась в бизнес.
Гризельда замуж так и не вышла, Клер же совершила упомянутый мезальянс и укатила со своим футболистом в Италию, а вслед за ними смылся и неугомонный Роже. Появление на свет первого внука, Рика, вселило в Лидию некоторые надежды, но уже очень скоро грянул Большой Скандал, и дедушка Роже ушел от бабушки Лидии к Эжени Деверо. Лидия едва не пала духом – но она была из Машмортонов и потому смогла пережить потрясение. Возненавидев «куртизанку Деверо», Лидия Бопертюи навсегда забыла дорогу в тот дом и с удвоенной энергией отдалась бизнесу.
Немудрено, что в таких условиях дочь Клер и зять Франко откровенно боялись суровой матушки и не особенно стремились навещать родной дом, а Рик… Рик ее скорее жалел.
В детстве – подсознательно, потому что у нее очень скучная жизнь, в которой нет места празднику.
Ей бы плюнуть на разгульного деда, дать ему развод, попытаться устроить жизнь заново… Ведь она была не намного старше Эжени и Элоди Деверо, да и красотой им не уступала. Но Лидия Бопертюи твердо знала: разводятся только распущенные люди. Она надела траур по своей искалеченной жизни и в пятьдесят лет превратилась в настоящую старуху. Величавую, красивую, но – старуху.
Рик не любил жить в ее доме, предпочитал гостить у Деверо. Лидия из-за этого несколько лет не разговаривала с собственной дочерью. Примирила их смерть Роже, и в последнее время они хотя бы регулярно перезванивались. На праздники Клер и Франко приезжали в гости.
Перешедший на тренерскую работу Франко Моретти получил некоторую свободу передвижения, и потому в данный момент, насколько Рик знал, мама с папой опять гостили у бабушки. Сам же он не испытывал ни малейшего желания присоединиться к семье, поэтому остановился не дома, а в гостинице, где и собирался спокойненько дождаться приезда Итана Деверо, чтобы уехать с ним на рыбалку, но… человек предполагает, а Бог, как известно, располагает. Вместо Итана ему вчера вечером позвонила Эжени Деверо.
И вот он здесь, в качестве телохранителя Келли Джонс, хотя непонятно, от кого хранить ее совершенное тело, если ни одного подозреваемого, кроме, прости господи, собственной родной бабки, на горизонте не видно.
Тремя часами позже Рик раздраженно поставил пустой бокал на поднос и прислушался к собственным ощущениям. Они были странные и не особо приятные. Судя по некоторым признакам, Рика Моретти снедала самая обыкновенная… ревность!
Его Страшила Джонс действительно напоминала фею. Натяни на блондинку золотистый шелк, поставь ее на высокие каблуки, дай в руки фужер шампанского – вот и фея готова. Или принцесса, а вокруг нее, соответственно, так и вьются потенциальные принцы.
И вела себя фея совершенно безобразно. Откровенно кокетничала и флиртовала буквально с каждым, кто с ней заговаривал. Развратница!
В данный момент над рукой Келли склонил свой идеальный пробор Джереми Ривендейл, знаменитый на весь Юг пластический хирург. Злые языки утверждали, что практически все самые известные красавицы Нового Орлеана и Луисвилля обращаются с Джереми, как с тухлым яйцом – бережно и аккуратно, потому что в архиве у Джереми имеются документальные свидетельства того, как эти самые известные красавицы выглядели ДО пластической операции… Злословили об этом очень разные люди, но все сходились, что интересно, в одном: Джереми Ривендейл, если придется, и глазом не моргнет, продавая означенный компромат желтой прессе. Не потому ли так велики его гонорары?
Печальный толстячок лет тридцати, только что отошедший от развратницы Джонс, – Барт Хоган. Не славен практически ничем, если не считать баснословных денег, полученных им в наследство от двоюродного дядюшки. У того дядюшки была куча собственных детей и склочный характер. Во время очередной ссоры с единокровными чадами дядюшка в очередной же раз изменил завещание – и тут его настиг удар. Барт Хоган получил миллионы, оставшиеся таковыми даже после уплаты всех налогов. Единокровные чада порвали с кузеном все отношения. Делать Барт Хоган не умел ничего, поэтому занялся искусством – открыл несколько галерей, которые неожиданно начали приносить доход…