Неугомонная

Бойд Уильям

Принсиз-стрит, Эдинбург, начало июля, утро в середине недели, ветрено и прохладно, по небу бегут большие и плотные облака, грозящие дождем. Покупатели, отпускники, эдинбургцы, спешащие по своим делам, заполнили тротуары, сбиваясь в толпы у переходов и автобусных остановок. Ева Делекторская спускалась по покатой улице от площади Сэнт-Эндрю-скуэр и как раз свернула на Принсиз-стрит. Она намеренно шла быстрым шагом, не оглядываясь, хотя и была абсолютно уверена, что за ней следят по крайней мере шестеро. «Двое впереди, — думала она, петляя, — и четверо — сзади. И еще, возможно, седьмой, блуждающий, получающий распоряжения от других,

специально, чтобы сбить меня с толку».

Ева останавливалась у подходящих витрин и смотрела в отражение, надеясь на то, что ее глаза обнаружат что-то знакомое, что-то уже виденное, ища людей, прикрывавших лица шляпами, газетами или путеводителями. Но ничего подозрительного найти не могла. И снова вперед. Она перешла через широкую Принсиз-стрит на сторону Гарденз, прошмыгнув при этом между трамваем и телегой развозчика пива и побежав затем между автомобилями в сторону монумента Вальтеру Скотту. Обойдя монумент сзади, Ева развернулась на каблуках и, сразу набирая скорость, зашагала в обратном направлении в сторону Кэлтон-Хилл. Подчинившись внезапному порыву, она неожиданно нырнула в гостиницу «Норд Бритиш», да так, что швейцар не успел даже поднять свою фуражку в знак приветствия. Девушка попросила портье показать ей комнату, и ее проводили на пятый этаж. Немедля она поинтересовалась ценой и спросила, где туалет. Было понятно, что снаружи наступило временное оцепенение, но, по крайней мере, один из ее преследователей видел, как Ева заходила в гостиницу. Весть разнесется быстро, и через пять минут они будут наблюдать за каждым выходом. «Выходите всегда в ту дверь, в которую вошли, — любил повторять Ло, — за ней меньше всего смотрят». Хороший совет, если не считать того, что каждый из преследователей тоже его слышал.

Снова спустившись в вестибюль гостиницы, Ева достала из сумки красный платок и повязала его. Она сняла пальто и перекинула его через руку. Когда большая группа людей, спешивших к остановившемуся у гостиницы автобусу, столпилась у крутящейся двери, Ева смешалась и проскользнула вместе с ними, как можно оживленнее спрашивая какого-то мужчину, как ей найти Королевскую Милю — главную улицу Эдинбурга. Затем шустро обогнула зад «шарабана», вновь пересекла Принсиз-стрит и пошла ленивой медленной походкой в западном направлении, останавливаясь взглянуть в окна витрин лишь затем, чтобы изучить отражения в них. Ева заметила мужчину в зеленом пиджаке, которого, как ей показалось, она видела до этого на другой стороне улицы. Он шел за ней следом, оборачиваясь время от времени в сторону замка.

Забежав в универмаг «Дженнерс», девушка поднялась на четвертый этаж и прошла через отделы галантереи и модного платья. Зеленый пиджак видел ее и, наверно, уже рассказал остальным, что она — в универмаге. Ева зашла в женский туалет, пройдя мимо всех кабинок до самого конца. Там был служебный вход, который, по ее опыту, никогда не закрывался. Она повернула ручку — дверь открылась, и она проскользнула.

— Извините, мисс, но это не для общего пользования.

Два продавца сидели на скамейке во время перерыва и курили.

— Я ищу Дженни, Дженни Кинлох. Я — ее сестра. Произошло страшное несчастье.

— Здесь нет никакой Дженни Кинлох, мисс.

— Но мне сказали, чтобы я шла в служебную комнату.

И ее повели по коридорам и черным лестницам, пахнувшим линолеумом и мастикой, в служебную комнату. Никакой Дженни Кинлох там, конечно, не оказалось, поэтому Ева сказала, что ей нужно позвонить по телефону, поскольку, возможно, она что-то не поняла и ей нужно было идти в «Биннс», а не в «Дженнерс». Не совсем

охотно ее все же проводили к телефонной кабине, внутри которой она сняла платок и причесала свои длинные волосы. Надев пальто наизнанку, Ева вышла через служебный выход на улицу Роуз-стрит и поняла, что оторвалась от хвоста. Она всегда отрывалась от преследователей, но сегодня впервые ушла от шести человек…

— Ева!

Послышался топот бегущих ног.

Она обернулась: это был Ромер, слегка запыхавшийся, с разлохматившимися жесткими волосами. Он замедлил шаг, собрался и провёл рукой по волосам.

— Очень хорошо, — сказал он. — По-моему, красный платок — это мастерское решение. Выделиться в толпе — просто великолепно.

От досады у нее запершило в горле.

— Но как вам?..

— Успокойся. Я был рядом. Все время. Никто об этом не знал.

Он встал лицом к ней.

— Я покажу тебе, как вести наружное наблюдение вблизи. Для этого нужен дополнительный реквизит, фальшивые усы.

Он достал их из одного кармана, а из другого — твидовую кепку.

— Но, ты, Ева, делала все очень хорошо. Ты почти оторвалась от меня.

Он улыбался своей белозубой улыбкой.

— Тебе не понравился номер в «Норд Бритиш»? С «Дженнерс» получилось здорово, особенно с женским туалетом. Боюсь, что пришлось рассердить пару эдинбургских девиц. Но я понял, что там должен быть выход, иначе ты бы туда не зашла.

— Понимаю.

Ромер посмотрел на часы.

— Давай поднимемся. Я заказал обед. Тебе ведь нравятся устрицы?

Они обедали в украшенном декоративной плиткой устричном баре, который занимал часть пивного ресторана.

«Устрицы, — подумала Ева, — становятся символом наших отношений. Возможно, Лукас считает их настоящим афродизиаком, и надеется, что, съев их, я буду лучше к нему относиться».

Пока они сидели и разговаривали, Ева поймала себя на том, что она рассматривает Ромера с максимальной для себя степенью объективности, пытаясь представить, что она думала бы о нем, если бы они встретились при других обстоятельствах, не таких необычных и тревожных, если бы не случилось Колиной смерти. Конечно, в этом человеке было нечто привлекательное: его настойчивость и загадочность (он все же был кем-то вроде шпиона), и еще его редкая, полностью преображающая внешность улыбка, и эта его непоколебимая самоуверенность. Ева прислушалась к тому, что Ромер говорит. Он снова восхвалял ее, рассказывая, как все в Лайне были поражены ее преданностью делу, ее способностям.

— Ну, а для чего все это надо? — выпалила она.

— Я объясню тебе все, когда занятия закончатся, — ответил он. — Ты приедешь в Лондон и встретишься с группой, с моей командой.

— У вас своя команда? И чем она занимается?

— Я хочу передать тебе это, — сказал Ромер вместо ответа. Он достал из нагрудного кармана конверт, в котором оказалось два паспорта. Ева открыла их: все та же ее фотография с неясным взором, размытая и предельно формальная. Но имена другие: теперь она была Марджери Аллердайс и Лили Фитцрой.

— А это для чего? Я думала, что я — Ив Далтон.

Ромер объяснил: каждый, кто работал на него, кто был в его группе, получал по три имени. Это была своего рода дополнительная льгота, бонус. Эти имена можно было использовать или не использовать, в зависимости от того, как сам человек считает нужным.

— Это все равно как дополнительная пара парашютов или готовых к побегу машин, припаркованных рядом на случай, если ты почувствуешь необходимость однажды ими воспользоваться. Очень удобно, и можно сэкономить много времени, если они у тебя есть.