Неугомонный
Шрифт:
— Ты ее когда-нибудь открывал?
— Много раз, — ответил Валландер.
Он не погрешил против истины.
Впоследствии эти сутки с Байбой будут вспоминаться Валландеру как некое замкнутое пространство, где все часы словно бы остановились, а всякое движение замерло. Ела она очень мало, большей частью лежала в постели, укрывшись простыней, время от времени делала себе уколы и хотела, чтобы он оставался при ней. Они лежали в постели, без сна, порой разговаривали, а не то молчали, когда у нее не было сил говорить или она просто засыпала. Валландер тоже нет-нет засыпал, но уже через несколько минут рывком просыпался — отвык, что кто-то находится совсем рядом.
Она
— В ту пору мы ничего не знали, — говорила она. — Помнишь советские «черные береты», которые несколько раз устраивали в Риге жуткую пальбу? Теперь могу признаться: я не верила тогда, что Советы нас отпустят. Думала, прижмут еще сильнее. Хуже всего, что никто не знал, на кого можно положиться. Выгодна ли наша свобода ближайшим соседям или, наоборот, внушает страх? Кто доносил вездесущему КГБ, этому исполинскому уху, от которого ничего не утаишь? Теперь я знаю, что ошибалась, и рада этому. С другой стороны, никому не ведомо, куда идет Латвия. Капитализм не есть решение проблем социализма и планового хозяйства, как и демократия не есть выход из всех кризисов в экономике. Вот сейчас мне кажется, мы живем не по средствам.
— Разве же не говорят о балтийских тиграх? — спросил Валландер. — О государствах, развивающихся столь же успешно, как страны Азии?
Байба хмуро покачала головой.
— Мы живем на заемные деньги. В особенности на шведские. Я, конечно, не очень-то сведуща в экономике. Но уверена, шведские банки предоставляют моей стране большие кредиты под слишком уж ненадежные гарантии. И конец тут может быть только один.
— Плохой?
— Очень плохой. В особенности для шведских банков.
Валландеру вспомнилось начало девяностых, годы их любви. Вспомнился страх, который обуревал, кажется, всех и каждого. Многое из происходившего тогда, по сути, осталось для него непонятно. Огромное политическое событие внешне драматически изменило Европу, а тем самым соотношение сил между США и Советским Союзом. До той поездки в Ригу, предпринятой, чтобы разобраться в деле о двух мертвецах на прибитом к берегу плоту, Валландер совершенно не задумывался о том, что ближайшие соседи Швеции оккупированы чужой державой. Как получилось, что очень многие из его поколения, рожденные в конце 1940-х, после Второй мировой, никогда по-настоящему не осознавали, что холодная война действительно была войной, приведшей к оккупации и угнетению целых народов? В 1960-е могло показаться, что далекий Вьетнам куда ближе к шведской границе, нежели страны Балтии.
— Нам и самим было трудно разобраться, — сказала Байба поздно ночью, когда на востоке уже брезжил рассвет. — За каждым латышом стоит русский, так мы говорили. Но и за каждым русским тоже кто-то стоял.
— Кто?
— Даже в балтийских странах отношение к русским формировалось американцами, которые действовали по всему миру.
— То есть за каждым русским стоял американец?
— Разумеется, можно сказать и так. Но чтобы точно знать, русские историки должны рассказать правду о том, что тогда происходило.
В какой-то момент этого извилистого разговора о давно минувших временах закончилась и их внезапная встреча. Валландер уснул, последний раз, когда он смотрел на часы, было пять утра. Когда же примерно через он час он проснулся, Байба исчезла. Он выбежал во двор — ее машины не было. На садовый стол она положила фотографию, придавив ее камешком. Снимок, сделанный в 1991-м, в мае, у Монумента свободы в Риге. Валландер помнил ту минуту.
Валландер сразу же решил ехать в Истад, к польскому парому. Уже сел за руль и включил мотор, но вдруг понял, что именно этого она хотела меньше всего. Вернулся в дом, лег на кровать, еще хранившую запах ее тела.
От усталости его сморил сон. Проснулся он через несколько часов и вдруг вспомнил слова Байбы. За каждый русским стоял кто-то еще. Она как бы подбросила ему идею, которая имела касательство к Хокану и Луизе фон Энке. За каждым русским стоял кто-то еще.
Кто, думал он, кто стоял за ними? И кто из них стоял за спиной другого? Ответа он не находил, но понимал, что вопрос, возможно, очень важный. Надо его как следует обмозговать.
Он вышел во двор, принес лестницу, которой обычно пользовался трубочист, и с биноклем в руке залез на крышу. Оттуда был виден белый паром, направлявшийся в Польшу. Большая часть самого яркого и самого счастливого времени его жизни находилась там, на борту, и никогда уже не вернется. Его захлестнули печаль и почти невыносимая боль.
Когда подъехал мусоровоз, он сидел на крыше. Но мусорщик, забравший мешок, даже не заметил, что он, будто ворон, взлетел на крышу.
27
Валландер проводил взглядом отъехавший мусоровоз. Польский паром исчез в облаке тумана, плывшем к сконскому побережью. Собственные мысли испугали его. После долгой ночи Байба уехала, к парому и навстречу вечности, а он спал. Существует ли вечность, ни один из них сказать не мог. Но Байба была ближе к обрыву, что вел прямо в неведомое. Сказала, что речь идет о нескольких месяцах, не более.
Внезапно он совершенно отчетливо увидел себя. Мужчина, полный огромной жалости к себе, насквозь мелодраматическая фигура. Сидит на своей крыше, и, собственно говоря, важно для него только одно: умрет Байба, а не он сам.
В конце концов он спустился вниз и пошел с Юсси на прогулку, больше похожую на бегство. И мало-помалу умудрился прийти к мысли, что таков уж он есть. Человек, дельный и умелый в своей профессии, даже проницательный. Всю свою жизнь он стремился быть частью добрых сил этого мира и если не достиг успеха, то отнюдь не одинок в своей неудаче. Ведь человеку дано лишь стремиться.
Нахмурило. Он выгуливал Юсси, ожидая дождя, шел среди полей, недавно скошенных, оставленных под паром или ждущих комбайна. При каждом пятнадцатом шаге пытался думать о чем-нибудь совершенно новом, но безуспешно. В эту игру он играл с Линдой, когда она была ребенком. Но игра перестала быть игрой, когда несколько лет назад он старался вычислить неведомого убийцу, который на Праздник середины лета убил нескольких молодых людей в маскарадных костюмах. Расследование внушало ему страх и растущее ощущение, что он полностью утратил способность читать места преступлений и те немногие следы, какими они все же располагали. Тут-то и пригодилась давняя игра, на разных этапах следствия он буквально дошелдо ясности. Вот и теперь пытался думать о себе, о своей жизни, о мужестве Байбы перед лицом постигшей ее неизбежности, о мужестве, какого ему самому наверняка недостает. Шагал по дорожкам, вдоль межевых канав, уже не слишком быстро, спустив Юсси с поводка.